Черный август - [84]

– Чего?

– Вы потеряли над ней контроль. Она выходила из-под контроля – из-под вашего контроля. Вы не могли ее утихомирить, не могли подступиться к ней со своими транквилизаторами. Возможно, она даже пыталась связаться с вами и потребовала назад свои денежки. Угрожала вам. Но вы не знали, где она находится. Не могли заставить ее замолчать. Вы не знали, где она, до тех пор, пока Лука невольно не рассказал о ней Сильви.

Карнечине снова посмотрел на Пизанелли и Майокки. Он улыбнулся и кивнул головой:

– Гипотеза весьма любопытная.

– Мария-Кристина уехала отсюда в конце июля. – Тротти похлопал ладонью по столу. – Уехала к сестре – так она делала на феррагосто каждый год. Вы думали, что она привыкла к тем лекарствам – к нейролептикам, которыми вы пичкали ее годами. На Сан-Теодоро за ней должна была присматривать сестра. Но на сей раз сестре было не до Марии-Кристины. Розанну Беллони занимало нечто совсем другое. И вот, впервые за пять лет, Мария-Кристина оказалась предоставленной самой себе. Живя без всякого надзора у себя в квартире на улице Мантуи, Мария-Кристина мало-помалу прекратила принимать вашу отраву. – Тротти фыркнул. – Она почувствовала себя лучше. Туман из головы улетучивался. Кстати, что это вы с Сильви ей давали? Убойные дозы валиума? Или что-нибудь покрепче – хлорпромазин, флуфеназин? Как бы там ни было, а от вашей отравы она постепенно отвыкла. Может, компенсировала ее эффекты марихуаной и алкоголем. И психостимуляторами. А почувствовав себя снова человеком, она, естественно, стала искать помощи. Потому что хотела вернуть свои деньги. Впервые за пять лет до нее дошло, что с ней случилось и во что вы ее превратили. И она принялась направо и налево об этом рассказывать. Луке и прочим. О том, как ее обкрадывал директор некоего приюта для психически неуравновешенных людей.

Карнечине, словно игрушечный щенок у заднего стекла машины, непрерывно кивал головой, устремив испытующий взгляд своих глубоко посаженных глаз на Тротти. Потом он посмотрел на Пизанелли и Майокки.

– Как насчет джина, господа?

Тротти порывисто опустился в стоявшее рядом с письменным столом кресло и приблизил свое лицо к Карнечине.

Пизанелли оставался на ногах. Майокки прислонился к стене у окна.

Вздох.

– Не так-то просто управлять санаторием для…

– Для кого, синьор директор?

– Сами знаете, комиссар, у нас в Италии специальных заведений для психически больных нет.

Тротти с силой ударил рукой по столу. Настольная лампа, стопка пожелтевших газет и деревянная доска с вырезанным именем Карнечине подпрыгнули.

– Хватит с нас ханжеской болтовни, синьор директор. Уже не интересно. – Тротти повысил голос. – Я перевидал слишком много трупов. И убийство мне отвратительно.

– Ваши голословные заявления…

Тротти был в гневе:

– Мне отвратительно убийство и отвратительны убийцы.

– Меня обвинять в убийстве, комиссар? – не переставал изумляться Карнечине.

– Вы убили ее, потому что не могли больше чувствовать себя в безопасности, – после того как к ней вернулся рассудок и она начала мыслить здраво.

– Комиссар…

Тротти подался вперед и схватил Карнечине за воротник.

Движение было столь неожиданным, что лицо Карнечине перекосилось от испуга.

– Берегись, – сказал Тротти и сжал челюсти, потом ослабил хватку, и Карнечине резко откинулся назад.

Карнечине оправил рубашку. Он улыбался от изумления и испуга.

– Господин, комиссар, по-моему, поберечься следует вам.

Ничего, кроме хладнокровного гнева к сидевшему перед ним злому человеку, Тротти не испытывал. Но хладнокровный гнев – тоже гнев. Убить человека из-за денег. Порывистым движением руки Тротти смахнул со стола все, что на нем было.

Телефон, старые номера «Републики» и деревянную доску с вырезанным именем. Все это упало на пол. Повиснув на шнуре, телефон громко стукнулся о боковую поверхность стола.

Джин

– Вы с ума сошли.

Тротти наклонился вперед и уперся указательным пальцем Карнечине в грудь.

– Почему вы не выбросили тело в реку, Карнечине? Мне нужно знать, почему вы оставили ее тело в квартире на Сан-Теодоро? Хотели же вы сначала бросить труп в реку?

Майокки отошел от окна и мягко положил руку Тротти на плечо:

– Как ему было вынести тело днем, комиссар? Когда он убил Беллони, уже, должно быть, рассвело. Оставил труп на месте и решил дождаться ночи. – Он взмахнул рукой. – К несчастью для него, у Боатти был ключ от квартиры. Позже, днем, Боатти спустился в квартиру Розанны Беллони и наткнулся на тело. И позвонил по 113 в полицию.

Тротти обернулся.

– Это было ночью в понедельник, Майокки. Тело пролежало там дня два – воскресенье и понедельник. Почему так долго?

– Трупное окоченение.

В письменном столе был шкафчик. Карнечине открыл его и достал бутылку лондонского джина и грязный стакан. Он заискивающе улыбнулся Майокки.

– Он мог бы разрезать труп на куски, – весело заметил Пизанелли.

Карнечине налил в стакан джина. Рука его едва заметно дрожала. Розовым языком он облизал край стакана.

– А как же тот телефонный звонок о женщине, бросившейся в реку? – Тротти поднял взгляд на Майокки. – Мы ведь тогда уже нашли тело. Где смысл?

– Может быть, он все распланировал заранее, – Майокки указал рукой на директора, – а потом просто не мог подобраться к телу. Точное время звонка никакого значения не имеет. Труп в реке можно выловить когда угодно. Главное, чтобы тело потом опознали как любовницу Луки. С помощью какой-то своей знакомой Карнечине пытался сделать так, чтобы все выглядело как самоубийство Марии-Кристины.