Чернышевский - [51]

.

Дело ясно. Чернышевский явно указывал, что для освобождения от рабства междоусобная — по-нашему, по-нынешнему, гражданская — война выгоднее всякого другого решения, и он не смел надеяться на этот исход. Он опасался компромисса, «который хуже всего», потому что сторонники освобождения — «родня» сторонникам рабства.

Это писалось в 1861 году, в самый момент крестьянской реформы, и обозначало, что компромисс либералов и крепостников в России заключен, потому что либералы и крепостники — классовые родичи, заключившие компромисс за счет классово чуждого и враждебного им крестьянства. Да, Чернышевский и подцензурными статьями умел воспитывать подлинных революционеров.

Не менее значительно звучали и следующие слова Чернышевского:

«Человек, который принимает участие в политическом перевороте, воображая, что не будет при нем много раз нарушаться юридический принцип спокойных времен, должен быть назван идеалистом… Мы не хотим решать, хорошая ли вещь военные победы; но решайтесь, прежде чем начнете войну, не жалеть людей, а если хотите жалеть их, то не следует вам и (начинать войну. Что о войне, то же самое надобно сказать и о всех исторических делах: если вы боитесь и отвращаетесь тех мер, которых потребует дело, то не принимайтесь за него и не берите на себя ответственности руководить им, потому что вы только испортите дело»^{113}.

Нет сомнений, Чернышевский был сторонником методов гражданской войны в решении основных вопросов, касающихся положения масс. Он «не боялся» и «не отвращался» тех мер, которых потребует это дело.

Это знаем не только мы. Это знали и враги Чернышевского. Вот почему для изучения и оценки действительной роли Чернышевского громадное значение имеет изучение таких, например, документов, как анонимные письма, адресованные ему и правительству его противниками.

Это — документы поразительной силы и цельности, свидетельствующие об очень высоком уровне классовой сознательности врагов Чернышевского. Они показывают одновременно, до какого высокого напряжения дошла классовая борьба в эпоху Чернышевского и как хорошо сознавали и крепостники, и либералы-«освободители», c чем они имеют дело в проповеди Чернышевского.

«Неужели мы не видим вас с ножом в руках, в крови по локоть? — писал в анонимном послании Чернышевскому (защитник дворянских интересов в конце 1861 года. — Неужели мы можем сочувствовать заклятым социалистам (направление вашего журнала нам понятно), которые ищут и будут искать нашей погибели, которые с мартовским восторгом принесут в жертву для осуществления своих бредней наше имущество, нас (самих, наши семейства?.. Скажите, пожалуйста, неужели же вы думаете, что мы настолько просты, что будем жертвовать собою ради социализма, признанного (наукой несчастным произведением больного ума… Мужички наши мало чем нравственнее монголов, шамсугов и т. д. Они найдут себе другого Антона Петрова[19], о котором так искренне сожалеет ваша хамская натура… Кого вы презираете? Лучшее сословие в России — дворянство. На кого вы надеетесь? На полудикое сословие — мужиков… Мы — люди благородные и поэтому бесстрашно встретим смерть, защищая права, законные, несомненные… Нас много. Теперь мы настороже и, поверьте, не станем с вами нежничать… Считаем нелишним заметить вам, господин Чернышевский, что мы не желаем видеть на престоле какого-нибудь Антона Петрова, и если действительно произойдет кровавое волнение, то мы найдем вас… или кого-нибудь из вашего семейства, и, вероятно, вы не успеете запастись телохранителем»^{114}.

Одновременно другой автор писал начальнику царской тайной полиции:

«Благонамеренной литературе давайте ход, не тесните: это хуже. Но Чернышевского с братьями и с «Современником» уничтожьте. Не по чувству личной вражды — я его не знаю, — а по чувству самосохранения твержу вам: избавьте нас от Чернышевского и его учения. Это-враг общества и враг опасный, — опаснее Герцена… Прислушайтесь к толкам ученого кружка, все того мнения; что я говорю, то я вынес из беседы с учеными, где верчусь иногда»^{115}.

Через неделю после ареста Чернышевского тот же блюститель интересов дворянского государству писал по тому же адресу:

«Спасибо вам, что засадили Чернышевского. Спасибо от многих. Теперь не выпускайте лисицу. Пошлите его в Соликамск, Яренск, что-нибудь в этом роде. Это-опасный господин. Много юношей сгубил он своим ядовитым влиянием»^{116}.

Эти документы превосходно вскрывают сущность той социально-политической борьбы, которая разгорелась вокруг программы Чернышевского.

Авторам приведенных писем нельзя отказать ни в классовом сознании, ни в резкой и определенной постановке вопросов. Они лучше понимали роль Чернышевского и социально-политическое содержание его программы, чем многие историки русской революционной мысли.

2

НЕ НУЖНО, однако, полагать, что авторы приведенных выше политических документов стояли одиноко среди тогдашнего либерального и «культурного» общества. Нет, они только резче и откровеннее выражали те чувства, которые были характерны для всего дворянского общества перед лицом проповеди Чернышевского.

Литературные противники и личные враги — Тургенев и Толстой, Катков и Кавелин, Достоевский и Корш, — объединенные общей ненавистью к мужицкой революции и общим страхом перед социализмом, одинаково воспринимали проповедь Чернышевского и одинаково реагировали на нее.