Чернышевский - [13]

15 мая 1850 г. «Думал о тайном печатном станке… Если напечатать манифест, в котором провозгласить свободу крестьян, свободу от рекрутчины… И когда думал, что тотчас это поведет за собой ужаснейшее волнение, которое везде может быть подавлено и, может быть, сделает многих несчастными на время, но разовьет так и так расколышет народ, что нельзя будет и на несколько лет удержать его, и даст широкую опору всем восстаниям, — когда подумал об этом, почувствовал в себе какую-то силу решиться на это и не пожалеть об этом, когда стану погибать за это дело… Почувствовал себя личным врагом…так, как чувствует себя заговорщик, как чувствует себя генерал в отношении к неприятельскому генералу, с которым должен вступить завтра в бой, внутренне почувствовал, что я способен на поступки самые отчаянные, самые смелые, самые безумные».

Вскоре произошла такая же ревизия старых взглядов в области религии.

Гак упорной работой над собой, над итогами человеческой мысли, над фактами развертывающейся перед ним борьбы русских крестьян и европейских рабочих выковал в себе Николай Чернышевский — мыслителя и революционера.

«С ним нельзя было шутить идеями». Раз воспринятая, продуманная, принятая идея заставляла его пересматривать, перестраивать весь свой идейный багаж. Он любил держать его в порядке, не терпел в нем двусмысленностей, недоговоренности, противоречий. Из своего мировоззрения он беспощадно изгнал все остатки старых верований и понятий, выжег из него наследие веков рабства человеческой мысли и воли.

Для этого нужна была не только беспощадная сила мысли и логики. Для этого нужен был особый закал личности. Много лет спустя, в Сибири Чернышевский написал автобиографический роман. В нем он Вкладывает в уста своей жены следующую характеристику самого себя.

«Все думали, что он пролежит весь свой век на диване с книгой в руках, вялый, сонный. Но я поняла, какая у него голова, какой у него характер, потому что без его характера даже и при его уме нельзя было бы так понимать все эти ученые вещи». «Так понимать», то есть понимать не только в смысле философского созерцания мира, но и в смысле претворения его познания в революционную практику его изменения.

Нехватало только толчка и благоприятных внешних обстоятельств, чтобы накопленная Чернышевским умственная и нравственная энергия перешла в действие. Толчок пришел из глубины страны.

В конце мая 1850 года Чернышевский сдал выпускные университетские экзамены и в начале следующего года уехал в Саратов на место преподавателя местной гимназии.

III. В ГЛУБИНЕ РОССИИ

А там, во глубине России,

Там вековая тишина…

Некрасов (1857)

Несчастная Русь! сколько страдальческой крови пролито на пажитях твоих. Твои нивы — поля битвы, битвы свирепой, в которой все злодейство с одной стороны. Сколько уст замкнулось на веки веков под позорной розгой твоих палачей, — помещиков, воров-чиновников и пьяной полиции.

Герцен (1858)

ПРАКТИЧЕСКОЕ единство этих двух формально противоречивых характеристик России 50-х годов устанавливается из отчетов главноуправляющего III отделением собственной его императорского величества канцелярии и шефа корпуса жандармов, князя А. Ф. Орлова императору Николаю I. Заключительные абзацы отчета за 1849 год гласят: «Состояние империи в 1849 году благоприятствовало сохранению повсюду в низших классах спокойствия… Поводом же происходивших между помещичьим крестьянами в разных местах беспорядков большею частью было стремление их к свободе, по неблагонамеренным наущениям… Вообще случаев неповиновения крестьян в 1849 году было 42, против 1848 года менее 8-ью: кроме того, было шесть возмущений рабочих людей на заводах и фабриках — всего 48». Отчет за 1850 год сообщал: «Состояние народного духа было самое удовлетворительное. Возмущения крестьян некоторых имений, возникавшие от беспорядочного ими управления или от желания избавиться от крепостного состояния, не имели на нарушение общественного спокойствия прочих жителей никакого влияния… Случаев неповиновения крестьян было 34. Крестьяне лишили жизни своих помещиков 10, управителей и сельских старшин 6; кроме того, безуспешных посягательств было 17». В 1851 году Орлов докладывал:

«Случаев неповиновения крестьян было 44. Возмущения происходили наиболее от стремления крестьян освободиться от крепостного состояния… Крестьяне лишили жизни своих помещиков 12, управителей и сельских старшин 10; кроме того, безуспешных посягательств было 14»^{22}.

О Саратовской губернии за 1850 год, когда вернулся туда Чернышевский, сообщалось: «В августе месяце, по случаю возникших в Саратовской губернии слухов о дозволении свободного перехода за границу, крестьяне тамошних помещиков уходили целыми семействами к границам Молдавии. По высочайшему повелению, наистрожайше подтверждено ген. — лейт. Федорову и ген. — адъют. Кокошкину отнюдь не Допускать этих переселений и, если потребуют обстоятельства, возвращать беглых в прежние жительства даже под конвоем от войск»^{23}.

Тишина, покорность, долготерпение, прерываемые все более упорными крестьянскими бунтами, крестьянским террором и массовыми Побегами — такова деревенская Россия 50-х годов. Прав был и Некрасов со своей «вековой тишиной» и Герцен со своей формулой: «твои нивы — поля битвы, битвы свирепой».