Черные розы - [13]

Прячась за деревьями, Гюльшан пошла за парочкой, не упуская их из поля зрения. Спотыкаясь, до крови царапала босые ноги, руки, лицо.

Чтобы приглушить готовый вырваться из груди стон, она больно укусила руку. «Несчастное существо, если не можешь за себя постоять, так уйди с пути, не мешай другим… — говорила она себе. — Ну нет, добровольно я никому не уступлю его! Но кто же это? Уж не Амаль ли? О, если это она! — Безумные, дикие мысли запылали в ее мозгу. — Она меня узнает!.. Я отравлю ее, злодейку-притворщицу».

Услышав шаги, женщина обернулась, и Гюльшан онемела. Это была Биби.

— Ханум! В такой поздний час! — в испуге воскликнула Биби.

Задыхаясь от волнения и усталости, Гюльшан бросилась к Надиру и, покрывая его лицо, руки, одежду поцелуями, залепетала:

— Убей меня или возьми в жены. За тебя я… я… на смерть пойду! Я люблю тебя!..

Не помня себя от страха, Биби оторвала девушку от сына.

— Вы с ума сошли!.. Вы… — зашептала она, дрожа от волнения. — Ой, господи, какое несчастье!.. — И, повернувшись к сыну, приказала ему уйти.

— О нет, я не отпущу его! — воскликнула Гюльшан. — Он мой! Все возможно… все мыслимо… Давайте бежим все вместе. Вот сейчас, сию минуту… Прошу вас, милая, добрая Биби, будьте милостивы. Я достану все… деньги, золото, все, что понадобится… Я отдам все свои драгоценности за вашего сына, только не отнимайте его у меня. Не отнимайте…

Биби зажала ей рот рукой. Надир повернулся и ушел.

«Вот они, барские дети! — думала Биби, прижимая к себе Гюльшан. — Не зная тяжести труда, не ведая страха за завтрашний день, за хлеб, они способны сгубить и себя и других! Подумать только, какие слова она говорит: «влюблена…», «давай убежим».

— Дочь моя, — говорила она, стараясь сдерживать охватившее ее волнение, — вы умеете читать коран и большие, хорошие книги. Вы не такая, как мы, темные, безграмотные люди. Рассудите вашим умом. Ваш отец приютил нас, он наш кормилец, дал нам работу, а вместе с нею и хлеб. Можно ли в благодарность за добро украсть у него дочь? Простят ли люди и аллах такое преступление? И как вы можете порочить честь и имя своего отца? Нет, это ужасно! Лучше покончить с жизнью, чем идти на такое страшное преступление.

— Люблю!.. Люблю его!.. — плача, твердила Гюльшан, не слушая Биби.

— Но, Гюль… он еще молод! — взмолилась Биби с рыданиями в голосе. — Ему совсем неведомо чувство любви. Он еще не знает девичьей ласки и никогда не слышал нежных слов. Разве вам такой нужен муж? Вам надо богатого, именитого молодого человека. Опомнитесь, будьте благоразумной, не губите себя, прошу вас! У меня всего один сын. Ради аллаха, пожалейте меня…

— Нет, нет Биби, не говорите мне этого, не говорите, — повторяла, всхлипывая, Гюльшан. — Я и слушать не хочу, лучше молчите!

Но разве Биби могла молчать? Вчера она всю ночь провела без сна, думая о Надире. А эту ночь решила быть с ним вместе, чтобы он не пел и не играл на флейте. А получилось еще хуже. О, какая же это страшная для Биби ночь! И что принесет ей утро?

— Пойдемте, нас могут увидеть. Пожалейте голову моего сына. Его убьют, если заметят с вами, клянусь аллахом, нам не миновать гнева хана… — в страхе шептала Биби.

— Хорошо, — вдруг согласилась Гюльшан. — Только проводите меня домой, прошу вас.

— Хоть на край света, ханум, торопитесь!

Сердце Биби разрывалось на части в тревоге за сына. Страх за последствия этой ночи жег ее сознание, и она готова рыдать, призывать на помощь всех богов. «Теперь мне все понятно, — думала она, шагая рядом с замолкшей Гюльшан. — Вот она, его Лейли! Вот кто сделал его Меджнуном! Нет, никогда, ни за что на свете не быть ей его женой. Лучше прочь из Лагмана! Скорее, скорее! Но куда же бежать? Где скрываться? О, как тесен мир для бедных людей!»

Добежав до дома, Гюльшан бросилась в свою комнату, упала на тахту и горько зарыдала. «Как посмел этот кочевник отвернуться от меня? — в ужасе спрашивала она себя. — Зачем я так унизила себя перед этим невеждой? Как я смела так безумно целовать его руки!..» Ей было стыдно.

Но это продолжалось недолго. Облик Надира встал перед ней, и она, словно милосердный судья, уже искала оправдание его поведению. «Ах, зачем я его осуждаю напрасно? Разве мог он вести себя иначе в присутствии этой властной женщины?..»

И дочь хана начала утешать себя, что после ее горячих поцелуев Надир будет думать только о ней. О, теперь-то уж она властна распоряжаться его дикой, неотесанной душой, его сердцем!

Поглощенная мыслями о Надире, Гюльшан не заметила, как давно уже взошло солнце, не слыхала шагов вошедшей матери.

— Ты проспала утренний намаз и завтракать не идешь. Уж не заболела ли?

Гюльшан вздрогнула от неожиданности. Увидев нарядно одетую мать, овладела собой и, даже не поднявшись с тахты, раздраженно буркнула:

— Ах, мама, оставьте меня в покое, мне не до молитвы!

Мать с испугом взглянула на дочь, присела рядом и хотела обнять ее. Гюльшан отшатнулась.

— Что с тобой происходит? Ты совсем сбилась с пути. Никого не признаешь: ни бога, ни отца, ни мать! — сказала она с ласковой грустью. — Может, расскажешь, что с тобой?

— Ничего я вам не расскажу, мама, — раздраженно ответила Гюльшан. — А богу я в полночь помолилась…