Черные розы - [11]

Шрифт
Интервал

— Хорошо, маленькая… Нет, нет, милая Гюльшан, читай, пожалуйста… Буду слушать, как песню Надира.

«Ах вот как! Значит, и ты пленена его пением!» — подумала Гюльшан и хотела уже начать разговор, из-за которого пришла в сад, но Амаль заторопила ее, и Гюльшан начала читать. Дойдя до песенки, которую герой рассказа Факирчанд поет своей возлюбленной, Гюльшан продекламировала ее.

Амаль слушала затаив дыхание.

— Поняла? — с лукавым кокетством спросила ее Гюльшан.

Амаль кивнула головой.

— Все?…

— Не знаю. Я поняла так: блаженство человека в свободе. Каждый человек должен найти путь к своему освобождению. — И после небольшой паузы закончила: — Знаешь, Гюль… об этом же пел и сын Биби. — Дочь хана вспыхнула, Амаль не могла увидеть ее залитых краской щек. — Я проснулась и больше уже не могла уснуть. Он пел так хорошо…

— А… ты запомнила слова его песни?

— И слова и мелодия не выходят у меня из головы.

— А ну-ка, спой…

Амаль вполголоса повторила песню Надира.

— О, как чудесно! — воскликнула Гюльшан и, порывисто обняв девушку, принялась целовать ее.

Амаль смущенно вытерла губы. Дочь садовника не понимала, почему дочь хана так нежна с ней.

— Ах, Амаль, если бы ты видела, какой он красивый, мужественный, стройный, какой он!.. Хочешь, я тебе обрисую его внешность? — И, не дождавшись согласия, начала рассказывать: — Небесные ангелы в кольца завили его длинные волосы. На правом ухе у него, словно серп луны, висит костяная серьга. Он высок и строен, как кипарис, плечи его, будто раскрытые крылья орла, глаза горят, словно звезды на небе, а губы — лепестки алой розы… — И, с секунду помолчав, она спросила: — Теперь ты видишь его?

Амаль молча и внимательно слушала ее, стараясь представить и запомнить внешность Надира.

— Ты не назвала еще одного достоинства, — сказала она. — Голос у него, как у соловья!

— Ты просто молодец, Амаль! — восхитилась Гюльшан. — За завтраком отец так и сказал: «Он не поет, а состязается с соловьем». — И, как бы испытывая Амаль, спросила. — А что ты думаешь о словах его песни? Кто, по-твоему, его Лейли?..

Поглощенная созерцанием облика Надира, Амаль ответила не сразу. Гюльшан тронула ее за руку.

— Ну, что ж ты молчишь, а?

— Кто же может быть, кроме вас, Гюль…

Дочь хана звонко засмеялась.

— Но, Амаль, он ведь ни разу не взглянул на меня!

— Возможно, вы просто не заметили. Кто знает, может быть, тигренок уже подкрался к джейрану?

— Ха, ха!.. Джейран… — весело рассмеялась Гюльшан. — Ты что, смеешься надо мной, старой совой?..

— Ах, что вы! Отец говорит, вы самая красивая девушка в Лагмане. А мужчины любят красивых…

— Нет, Амаль, ты еще многого не знаешь. У любви нет выбора, красивая или рябая, богатая или нищая. У нее свои законы…

— Может быть, ханум, может быть… — печально проговорила Амаль. — Ко мне еще не приходила любовь. Да и совестно мне, девушке, окутанной вечным мраком, думать об этом…

Наступила длинная пауза. Сквозь тьму незрячих глаз Амаль мысленным взором видела Надира, слышала его песню о нежной любви и думала: «Что это за счастье, о котором так много слагают песен? Что такое молодость, которой так дорожат люди? В чем сила любви, если она и старых и молодых сводит с ума? Неужели все это доступно только свету живых человеческих глаз?» Так остро и так больно она еще никогда не ощущала своего несчастья. Ветер играл ее волосами, щеки ее разрумянились, а на ресницах повисли слезы, но она ничего не видела и не чувствовала.

Не спуская взора с Амаль, дочь хана злилась, что ничего не может прочесть в ее глазах. Наконец она решила, что дочь садовника ей не соперница, но кто же тогда та злодейка, которая встала на ее пути? Кто?..

Амаль неожиданно встала и в невыразимом смятении обвела вокруг невидящими глазами.

— Кругом тьма! Мрак!.. — прошептала она с глубокой горечью. — Ханум, пожалуйста, пойдемте отсюда…

Гюльшан заметила, как длинные ресницы Амаль задрожали и на них повисли блестящие капли слез.

Она впервые видела ее в таком волнении.

— Пойдем, — ласково откликнулась она и взяла Амаль под руку. — Я приду к тебе… хорошо?

— Нет, нет, маленькая ханум…

— Опять?..

— Ну, а как же? Вы же госпожа!

— Ну, пусть будет так, — поспешно согласилась дочь хана. — А почему ты не хочешь, чтобы я вошла в твой дом?

Амаль ответила не сразу. Ей казалось, дочь хана не дорожит именем своего отца и своей честью.

— Что же ты молчишь?

— Дочери Азиз-хана нечего делать там, где живут их слуги.

— Глупости! Мне надо пойти к тебе, я хочу поговорить с Надиром… И ты должна мне помочь! Я подарю тебе куклу…

— У меня цела еще и та.

— Нет, я подарю тебе свою куклу, гуттаперчевую, большую-пребольшую.

— И вам не жаль с нею расстаться?

— Нет. Ради него мне ничего не жаль.

«Сколько в ней безумства!» — подумала Амаль, и ей сделалось страшно за нее.

— Гюль… вы понимаете, что говорите?

— Я-то, милая, понимаю, а вот тебе трудно меня понять, — в отчаянии заговорила Гюльшан. — Пусть будет что будет, мне все равно… Я измучилась… Я люблю его. Сама судьба послала его в наш дом…

— Да, поет он замечательно.

— Меня мало интересует его голос. Только он сам…

— Вот ведь как бывает на свете! Вы без ума от его внешности, а я покорена его голосом. Как же нам его делить? — рассмеялась вдруг Амаль.


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать

Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.


Живущие в подполье

Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.


Невидимки за работой

В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.