Черные костюмы - [4]

Он сжал бы сейчас эти запястья

И его на мгновение перекашивает

Иррациональная молния.

Он плохой христианин

Не понимает, как в этом каяться,

Рассказывать священнице,

Женщине, прости Господи,

С похотливым блеском в очах

При церковных при свечах.

У Катулла в голове черный ящик,

Который после катастрофы нуждается в расшифровке.

Где пилоты допустили ошибку?

Что остается на промысле Божий?

Что на бессмысленный случай

Чисто жестоко

Он всё ещё сомневается,

Сам себе шифровальщик и плакальщица

Как Грабовой, он требует воскрешения

Детей Беслана, приговаривая:

Что, дети, страшно вам со мною,

Хуаной Безумной,

Венчающейся на царство,

Идущей против законов божеских и человеческих?

Там, в голове, осеннее кладбище,

Холодная церковь с гламурными

Героями столицы.

Приехала бы служба небесной депортации,

Она бы зафиксировала их лица, отобрала паспорта

Проявила бы себя как настоящая милиция

А так – какой-то крематорий с урнами

И жалкие перышки царь-девицы

Псалтыри над гробом

Ужасный холод

И еще все как-то чудовищно давили мне на плечи

Пригибая к земле

Когда пытались обнимать

В голове Катулла кричат вороны.

Что в Москве, что в Риме – ноябрь.

Его не интересует человеческое.

Он больше видит как Платонов и Филонов,

Но притворяется Шолоховым и Пластовым

С их простым натурализмом.

В голове Катулла пусто, ту-ту, поехали,

Он не думает

Только чувствует

Наблюдает, записывает

Ноябрь, тупица, ноябрь

Тучи в мозгу, ветер и молнии над Москвой

Человек сам не свой

Так ведь ему и не положено.

Здесь обрыв его пленки, магнитофонной записи

……………………………………….

Катулл совсем не мог жить после смерти Лесбии.

В голове у него помутилось.

Он ходил по друзьям, пьяный, и жаловался:

Зачем она его бросила. Зачем покинула.

Совсем как русские бабы на кладбище.

Он усирается от ужаса

Буквально как Митрофан Воронежский

После смерти жены принявший монашество

Он ходил по друзьям и жаловался:

Дайте мне вина, дайте мне водочки Конъяку, виски и пива,

Желательно сразу.

Дайте цикуты. Дайте мне пизды.

Развлеките меня рассказами

О том, что другим-то намного хуже.

Но друзья ему говорили:

Шел бы ты нахуй, Катулл, римский водила,

Водитель народного смысла,

Московский водила, срубающий больше нашего,

От Курского до Павелецкого, небось и не снилось,

От Газгольдера до Белорусского, а?

Чего тебе, нах, жаловаться?

Мало кто мог ему посочувствовать

Разве бомжи с ближайшей станции

Когда бывали не заняты

Хорошей дракой и выпивкой

Да он особо и не рассчитывал

Катулл вспоминает свои путешествия

В римские провинции с римским воинством

Там, признаться, было не до тонкостей

Римской словесности. Там были убитые,

Раненые, контуженые и обоссанные.

Катулл призывал на помощь все свои умения

В медицине и психориторике

Он призывал на помощь другие силы

Человеческие и нечеловеческие ресурсы

Его товарищи отходили

Он был почти как Блок-медбрат

Или военврач Константин Леонтьев

Чехов, Вересаев, Булгаков

Etc

Он посетил гробницу брата. Написал элегию.

Могила была немного запущена.

Он прошелся веничком.

Но строить новый памятник не имел времени.

Войско двигалось далее. Было жарко.

Они вернулись в столицу.

Он нашел, что Лесбия совсем сблядовалась.

Сделалась совершенно циником.

Катулл и сам знал толк в жестоких шутках,

Но не до такой же степени.

Он умел уважать настоящее.

Он жил тихо, но быстро

Умер молодым на улице.

Мы бы сказали: от алкоголизма,

Сердце не вынесло.

Не вскрывал вены, как Петроний,

Представитель местного гламура.

Катулл немного интересовался гламуром, но вчуже.

Стиль как внешний рисунок (одежда, рабы, оргии)

Его не слишком заботил.

Его беспокоило соответствие

Бедной души и яростного проявления

Ее метаний, выраженное в анекдоте,

В карикатуре, в частушке, в надписи

На заборе; словом, нечто быстрое, действенное и бедное,

Означающее распад, несовершенство,

Но заряженное невыносимой яростью,

На которой держится как республика,

Так и империя.

Как врачи, так администрация.

Как мертвецы, так и плакальщицы.

Как отец и мать, так любовники и любовницы.

Словом, Катулл был немного Камю, точнее, Чораном.

Такие люди

Появляются вне зависимости

От режима, они будто инкарнируются

Назло общественной глупости

И пинаются

Человеческой глупостью по заслугам.

Здесь кончается история Катулла.

2006

Черные костюмы

1. СОЛНЦЕ

Они стояли рядом, близко, очень близко

От них пахло дорогим одеколоном

Загорелые – то ли солярий,

То ли только что с моря.

В черных костюмах, как итальянцы, хорошо пошитых

Улыбались вежливо

И быстро смотрели по сторонам

Коротко говорили друг другу: там, на машине —

Станешь спиной, закроешь.

Они достали

Длинные блестящие ножи, как в кинофильмах

Девяностых – Тарантино? Такеши Китано?

Они достали, короче, свои ножички

И сказали: если ты ее не оставишь,

Будет плохо. И улыбались.

Они стояли плотно.

Я чуял запах

Их кожи, их одеколонов, они явно читают

Журнал GQ, возможно, «Эсквайр»,

Возможно, прочтут

Какое-нибудь интервью со мною. Возможно,

Потом скажут друг другу: чувак, да этот тот парень,

Которого мы прикололи,

Вот смеху, чувак.

С интонациями переводчиков американских фильмов.

Наверху были мои девчонки.

Почему-то я сказал, что выйду первым

И подожду их внизу.

Там уже меня ждали

В черных итальянских костюмах

Двигались под ярким солнцем,

Как танцоры в балете

Короче, ты ее оставишь, понял?