Черные бароны, или Мы служили при Чепичке - [152]

После показа фильма разгорелась дискуссия о том, что во вспомогательных батальонах так весело не было. Я туда попал в 1953 году, когда дело шло к концу. Технические батальоны были продолжением «стройбата», и в то время их по–другому не называли. Среди нас ещё были стройбатовцы, которые служили третий или четвёртый год. Нас старались от них отделить, чтобы они нас не портили, при том, что прямо у нас в техническом батальоне было полно политически неблагонадёжных, которые даже потом получили подтверждение о том, что в армии оказались по политическим причинам, и сейчас являются членами Чешского Союза ВТБ. Меня призвали в трудовые части, где я находился двадцать шесть месяцев, носил чёрные погоны, режим был очень похож на тот, что в ВТБ, но уже не такой суровый. Попасти туда сразу после 1948 года, когда служили молодые офицеры, стремящиеся сделать карьеру, было бы куда хуже.

В книге я избегал трагедий. К удивлению, меня упрекали, что именно о них я не упомянул. Но я писал юмористическую книжку, а не историю трудовых подразделений. Если такой подход применить к «Швейку», чтобы там были все ужасы мировой войны, то тоже ничего не вышло бы.

Некоторые ребята из Непомук работали в шахтах, где их постигла беда. Многие из них серьёзно заболели. В армию призывались люди, имеющие серьёзные проблемы со здоровьем, а с такими вещами не шутят. Конечно, встречались части со страшными командирами, но в Непомуках они были такими, как я их описал. Там служили всякие дядьки, переведённые туда в наказание, например, за то, что при Протекторате служили в правительственных войсках. Таперича был герой, а Гамачек – пьянь. Там не было злобных, ненавистных типов, которые попадались и в боевых частях. Это уже совсем другой вопрос. Таперичу я переносил нормально. Мне импонировала его беспомощность, которую не удалось изобразить ни одному исполнителю. Он хотел сохранять солидность, блистать собой, но попал в тупик и не знал, как себя держать.

Мою службу можно было пережить, и смешного там тоже хватало. Собственно, большая часть историй и имён подлинны. Я хоть и придумывал парням разные прозвища, но потом понял, что это лишнее. Все были рады, что я о них написал, и сами отзывались на свои псевдонимы. Или, по крайней мере, быстро меня прощали. И даже Франта Вонявка – он ко мне примчался первым. Он говорил моей жене: «Милостивая пани, я этому дурню застилал койку, а он меня в своей книжке так опозорил. Если бы он хоть сказал, что обо мне пишет, а так я про всё узнал от парикмахера, который надо мной смеялся, какой я был проходимец». Так он рассказывал, и это был всё тот же сквернослов.

Старший лейтенант Мазурек звонил мне и говорил, что очень рад, что мы знакомы, и что он уже подполковник. А замполит Оржех, его настоящая фамилия Воржеховский, прочитав книгу, открыл ресторан «У Оржеха».

Таперичу на самом деле звали Андрей Газда. Галушкой я его назвал для того, чтобы избежать возможных претензий. Но, по–видимому, напрасно. Таперича был высокий, очень красивый мужчина и любитель женщин. Обладатель военной выправки, он гордился тем, что форма ему к лицу, и, наверное, надевал её даже в спальню. Он любил вставать «смирно», отдавать честь и старался говорить отрывисто, как полководцы в кино. Свой перевод из боевых частей в стройбат Газда расценивал, как вопиющую несправедливость. Он не представлял свою жизнь без военной формы, и со своим новым назначение постепенно смирился. Из командира роты Андрей стал командиром отдельного батальона, и строгую казарму сменил на феодальную усадьбу на Зелёной Горе. А к тому же в скором времени был повышен до майора.

Андрея Газду природа оделила богато. Уже сорокалетним отцом троих несовершеннолетних детей он возбуждал интерес у многих женщин. У него была подтянутая, ладная фигура и лицо благородного лесоруба. Лысину он щёгольски закрывал фуражкой, которую снимал с голову лишь в совершенно исключительных случаях. В общем, на него было приятно смотреть, и неудивительно, что при общении с женщинами он умел воспользоваться этим своим преимуществом.

В Непомуках Газда себе слишком многого не позволял. Отчасти он опасался ревнивой супруги, но прежде всего, осознавал, что как командир войсковой части принадлежит к местной элите. Но он охотно ездил на проверки подчинённых ему объектов, которые были раскиданы по всей южной и западной Чехии. Там его гораздо больше чумазых и неприветливых солдат занимали супруги или дочери гражданских служащих. Вскоре у него были любовницы в Сушице, в Чешских Будейовицах, Добржанах и Вимперке. Говорили и про других, но это были кратковременные отношения, потому что им очевидно мешали супруги или любовники обхаживаемых женщин. Некоторые ревнивые грубияны даже нападали на красивого офицера, но не тут‑то было. Андрей был привычен разносить сельские корчмы, и шутя отбивался от ревнивцев. Более осмотрительные предпочитали угрожать ему по партийной линии или жаловались военному командованию. Порой какой‑нибудь умник писал отчаянное письмо пани Газдовой, а та закатывала мужу скандалы. Но на его дальнейшие аферы ей, конечно же, повлиять не удавалось. Таперича всегда был гладко выбрит. Брился он по два раза в день и не переносил заросших солдат. Он не разрешал им носить усы, а тех, которые упирались, отсылал в отдалённые роты в самые запущенные дыры, где во всей округе не было ни одной приличной женщины. Модники там превращались в заросших дикарей.