Черные бароны, или Мы служили при Чепичке - [153]

То, что Непракта сделал, иллюстрируя «Чёрных баронов», Андрей Газда счёл бы за смертельное оскорбление. Художник нарисовал ему усы, чем навсегда его опозорил. Тем более, что так он создал прецедент медиа–образа храброго командира. Усы налепили себе все актёры, которые играли Таперичу в театре, и так же украсили себя и Павел Ландовский в фильме и Андрей Гриц в телесериале.

Начальником штаба на Зелёной Горе был капитан Гон, в книге переименованный в Гонца. У него не было шансов сделать хорошую карьеру, потому что при Протекторате он служил в правительственных войсках. Он происходил из села, любил сельское хозяйство и охотно превратил бы войсковую часть в колхоз. Он приобрёл сотню кур, трёх поросят, и постоянно размышлял, как расширить хозяйство. Капитан постоянно искал годного работника, сведущего в сельскохозяйственных работах, который ходил бы за скотиной и был готов принять прибавление. При этом он натыкался на упрямое сопротивление Таперичи. Тот отказывался принять казённых свиней, как приоритетное направление усилий, и хотя был глубоко разочарован уровнем части, настаивал на том, чтобы все способные работники были направлены на работы, от которых зависел размер офицерских премий за выполнение запланированных объёмов. По этой понятной причине он также возражал против того, чтобы в Непомуках оставались футболисты, которых Гон пытался устроить кладовщиками, подсобщиками, сапожниками и портными. Они тоже были для Таперичи, как соринка в глазу, потому что эта работа была отличным прикрытием для бездельников, избежавших других непопулярных рабочих мест, но отказаться от них Таперича не мог. Стройбатовцам, работающим на стройках и в лесах, постоянно требовалась новая спецодежда, которая наводила страх на гражданских. Некоторым она напоминала недавно изгнанных оккупантов.

Доктор Готовец (Горжец) два года прослужил рядовым стройбатовцем, не дослужившись даже до до сержанта. Он уже готовился к демобилизации, когда пришла беда. Из‑за недостатка врачей в армии было решено, что они проносят униформу ещё три года. Их повысили до офицеров, что их обрадовало меньше, чем можно было бы ожидать. Новоиспечённый капитан Готовец бурно протестовал, но ничего не помогло. Он стал лампасником и Таперича старательно объяснял ему, что капитанских погон офицеры дожидаются целые годы…

Капитан Готовец был джентльменом и от своих коллег дистанцировался, как только мог. Мне он импонировал своим спокойствием, граничащим с апатией. В фильме из доктора сделали лёгкого пьяницу, а в сериале он предстал еврейским врачом, любителем рассказывать анекдоты. На гражданку доктор медицинских наук Готовец попал лишь через три года, и устроился детским врачом в Мосте. Через несколько лет он сменил место работы и дослужился до заведующего детским отделением в Клатовской больнице. Сюда к нему приехал больной капитан, то есть теперь уже ресторатор Воржеховский. Он твердил, что ни одному доктору не верит, потому что доктора по большей части коммунисты. «Коммунисты все сволочи», — твердил бывший замполит, — «Я по себе знаю!» Тем не менее, даже доктор Готовец не смог ему помочь, потому что цирроз печени есть цирроз печени.

Облик лейтенанта Гамачека был незабываем. Коренастый рыжеволосый мясник сурового вида. Он старался постоянно быть бодрым и остроумным, но у него не особенно получалось. Гамачек меня сразу заинтересовал. После окончания призыва он стал командиром другой роты, так я про него узнавал в основном с чужих слов. Гамачек любил выпить и ещё больше любил драться. «Раз нет войны, я могу получить шрамы только где? Я могу получить шрамы только в пивной!» Он орал мощным голосом и ему очень нравилось, когда удавалось довести кого‑нибудь до слёз. Особенно злобным Гамачек не был. Его пределом был бешеный крик. Солдат он под арест не сажал и даже за их внешним видом не следил. Впрочем, он и сам порой ходил, как свинья, заблёванный и небритый. По крайней мере, пока поблизости не было Таперичи, который его заросли на лице не терпел.

Гамачек постоянно страдал от недостатка денег и залезал в долги в пивных. Иногда он оставлял в залог служебный пистолет, или даже ботинки или фуражку. Пистолет ему приходилось выкупать, а части обмундирования он по большей части раздобывал у кладовщиков. Едва проспавшись с похмелья, он уже помогал мастерам на стройке гонять ленивых солдат. Он никого не жалел, и его излюбленная присказка была «людей на свете, как говна».

В кино Гамачека значительно приукрасили. Он даже выглядел, как настоящий военный, и Иржи Шмитцер выделил его положительные стороны. В телевизионном сериале Гамачека играет Болек Поливка[66], который гораздо лучше изобразил его пьяные повадки, хотя и сильно отличается внешне. Должен признать, что мне этот пьяный грубиян несколько раз снился.

Лейтенант Троник был ходячей энциклопедией прогрессивных фраз, цитат и правил из советской литературы. Он любил переубеждать и к своей невероятной болтовне относился чрезвычайно серьёзно. Его воодушевление походило на религиозный экстаз и на то были причины. Дело в том, что замполит был сыном священника из Церкви чешских братьев, и, само собой, признаваться в своём происхождении не хотел. Отношений с семьёй он не поддерживал, презирая её за мракобесие. По стопам отца он не пошёл, потому что вылетел уже из начальной школы. Отец отдал его выучиться на сапожника, что сильно задело его самоуважение. И хотя Троник стал частью рабочего класса, он чувствовал, что не может сравниться с токарями, кузнецами или каменщиками. Он хотел стать успешным строителем социализма, и армия дала ему шанс. Он на каждом шагу переубеждал не только реакционные элементы, но и офицеров, служивших вместе с ним. Чем больший дурак и пьяница ему попадался, тем больше Троник его увещевал. На то, что его не любили, замполит внимания не обращал. Когда его перевели из боевой части в стройбат, он расценил перевод не как понижение, а как огромную возможность – ведь товарищ Макаренко с любовью занимался криминальными элементами и написал про это увлекательную книгу. Подобную инициативность не могли не заметить наверху, и когда я встретил Троника в Праге, он носил звание майора и служил в пражском гарнизоне.