Чернокожие - [5]

— Где вы были? — спросил Дик, зевая и потягиваясь.

— Дела, — сказал Сам, садясь с важным видом. — Пока вы лежали целый день на спине, я и Питер Рессет обделали маленькое, но тонкое дельце…

— О! — сказал Дик. — А что такое?

Сам кашлянул, а Питер принялся свистать; Дик тот лежал смирно и улыбался в потолок, пока не пришел опять в благодушное настроение.

— Ну, в чем дело? — спросил он наконец.

Сам поглядел на Питера, но Питер затряс головой.

— Нам посчастливилось напасть на маленькое дельце, мне и Питеру, — сказал Сам, наконец, — и я думаю, что при удаче и осторожности мы на верной дороге к богатству. Питер — тот не склонен смотреть на вещи сквозь розовые очки, но и он того же мнения.

— Да, сказал Питер, — но дело не пойдет на лад, если вы будете болтать о нем всякому встречному.

— Мы должны иметь в деле еще одного человека, Питер, — сказал Сам: — и, что самое главное, у него должны быть волосы имбирного цвета. Раз это так, то справедливость требует, чтобы наш старый, дорогой товарищ Дик был приглашен первым.

Не часто Сам проявлял такую трогательную сердечность, и Дик никак не мог понять, в чем дело. С тех пор, как он знал старика, тот всегда был преисполнен планов, как делать деньги, не зарабатывая их. Нелепые то были планы, но чем они были нелепее, тем больше они нравились старому Саму.

— В чем же дело? — спросил снова Дик.

Старый Сам подошел к двери и прикрыл её; потом уселся к нему на кровать и заговорил так тихо, что Дик с трудом мог слышать его.

— Маленький трактир, — сказал он, о качествах его не будем распространиться, и рыжая старуха — хозяйка, вдова. Славная стapyxa, такую каждый был бы рад взять себе в матери.

— В матери? — спросил Дик с изумлением.

— И прелестная девица в баре с голубыми глазами и желтыми волосами, которая должна приходиться кузиной рыжему парню, — сказал Питер Рессет.

— Послушайте, — не выдержал Дик, — скажете ли вы мне на ясном английском языке, что все это значит, или нет?

— Мы были в маленьком трактире, на Кривой улице, я и Питер, — сказал Сам, — и расскажем вам о нем все, если вы обещаете войти с нами в компанию. Его держит старая женщина, единственный сын которой — рыжий сын — отправился в море двадцать три года тому назад, четырнадцати лет от роду, и с тех пор о нем ничего не слыхали. Узнав в нас моряков, она все нам рассказала, что она ждет его и надеется обнять сына, прежде чем умереть.

— Две недели назад ей снился сон, что он вернулся жив и невредим, с рыжими бачками, — сказал Питер.

Дик сел на постель и глядел на них, не говоря ни слова; затем он слез с кровати и, оттолкнув старого Сама, начал одеваться; в заключение, обернулся и спросил Сама, пьян ли он или только помешался.

— Прекрасно, — сказал Сам; — если вы не хотите принять этого предложения, мы найдем кого-нибудь другого, вот и все; нечего обписаться по этому поводу. Вы не единственный рыжий мужчина на свете.

Дик не отвечал ему; он продолжал одеваться, но по временам поглядывал на Сама и усмехался, от чего у Сама вскипала кровь.

— Не над чем смеяться, Дик, — не выдержал, наконец, он; — сын хозяйки должен быть примерно в том же возрасте, что и вы; у него был шрам над левой бровью, как и у вас, хотя я не думаю, чтобы он получил его в драке с парнем в три раза больше его. У него были светлые голубые глаза, небольшой, хорошо очерченный нос и красивый рот.

— Совершенно, как у вас, Дик, — сказал Питер, глядя в окно.

Дик кашлянул и посмотрел задумчиво.

— Все это очень хорошо, товарищи, — сказал он наконец, — но я не нижу, как нам взяться за дело. Я не желаю, чтобы меня засадили за мошенничество.

— Не могут вас засадить, — сказал Сам, — если она вас найдет и признает, как же вас засадят за это? Мы пойдем туда, повидаемся с нею опять и разведаем все, что нужно, особенно на счет татуировки, и потом…

— Татуировка! — воскликнул Дик.

— Это самое главное, — сказал Сам. — У ее мальчика был матрос, пляшущий «волынку» на левой руке, и пара дельфинов на правой. На груди у него было оснащенное судно, а на спине между лопатками — инициалы его имени Ч. Р. С.: Чарльз Роберт Смит.

— Ах, старый дурень, — закричал Дик, подскочив в сердцах, — это меняет все дело. На мне нет никаких знаков.

Старый Сам улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Вот где вы показываете отсутствие сообразительности, Дик, — сказал он ласково. — Почему вы не подумаете прежде, чем говорить? Чего легче, как разукрасить вас?

— Что? — завопил Дик. — Татуировать меня! Пробуравить мою кожу проклятыми синими знаками! Только не меня. Хотел бы я видеть того, кто попытается сделать это, вот и все.

Он вошел в раж и не хотел слушать никаких резонов; как говорил старый Сам, он не мог бы сильнее шуметь, если бы они предложили ему содрать с него живьем кожу; Питер Рессет попытался доказать, что кожа человека создана для татуировки, иначе не было бы и татуировщиков; вроде того, как человеку даны две ноги, чтобы носить штаны. Но все доводы отскакивали от Дика, как от стены горох.

Они принялись обрабатывать его на следующий день, но ничто из того, что Сам и Питер ему гововили, не трогало его, хотя Сам так чувствительно описывал радость бедной вдовы, нашедшей своего сына после стольких лет разлуки, что чуть-чуть не разревелся.