Чернокожие - [2]

— Индусы, сэр? — рявкнул штурман. — Разумеется, нет, сэр. На меня напали пятеро германских матросов. И я поколотил их всех.

— Рад слышать это, — сказал капитан; а второй и третий помощники похлопали штурмана по плечу, совершенно так, как вы похлопываете незнакомую вам собаку.

— Здоровые парни, — сказал он, — и задали же они мне работу. Взгляните на мой глаз!

Второй офицер чиркнул спичкой и взглянул, — вид был очаровательный.

— Надеюсь, вы донесли об этом полиции? — спросил капитан.

— Нет, сэр, — сказал штурман, держась рукой за голову. — Я не желал никакой полицейской защиты. Пятеро — это не малое количество, но я разогнал их и не думаю, чтобы они решились опять иметь дело с британским офицером.

— Вы бы лучше легли, — сказал второй, — ведя его под руку.

Штурман проковылял за ним, как только палуба очистилась; мы сели в кружок и пытались объяснить, каким образом Билль Казенс и Боб превратились в пятерых германских матросов.

— Штурман хвастает, — сказал стюард. — Ему стыдно, что его поколотили индусы.

Мы думали, что это так и есть, но нам пришлось ждать еще почти целый час прежде, чем те двое вернулись и принесли разгадку. Их возвращение было непохоже на возвращение штурмана. Они старались не шуметь, и мы узнали об их приходе только когда увидели голую черную ногу, скользившую по баковому трапу, осторожно ощипывая каждую ступеньку.

Это был Боб. Он спустился, не говоря ни слова, и тогда мы увидели, что он держит другую черную ногу и направляет ее, куда надо. То был Билль. Из всех безобразных, хромоногих негров, которых вам приходилось видеть, Билль был страшнее всех, когда он сполз вниз. Он сидел на ящике, съежившись, и держался за свою раздувшуюся голову. Боб подошел и сел рядом с ним, и так они сидели, буквально, точно две восковые куклы, а не живые люди.

— Ну, Билль, вы сделали свое дело, — сказал Джо, подождав довольно долгое время. — Расскажите нам все по порядку.

— Нечего рассказывать, — сказал Билль весьма угрюмо. — Мы его поколотили.

— И он нас похлопал, — сказал Боб со стоном. — У меня все болит, а что до моих ног…

— Что с ними? — спросил Джо.

— Отдавлены, — сказал Боб кратко. — Да не раз, а двенадцать раз! Я никогда в жизни ничего подобного не видел. Он дрался, как чорт. Я думал, он убьет Билля.

— Лучше бы он убил меня, — сказал Билль со стоном; — мое лицо избито и рассечено вдрызг. До него нельзя дотронуться.

— Вы хотите сказать, что вы вдвоем не могли с ним справиться? — поразился Джо.

— Я хочу сказать, что нам досталось, — сказал Билль. Мы сошлись с ним вплотную в первой схватке, и наши ноги были отдавлены. Потом это было вроде сражения с ветряной мельницей, с молотами вместо крыльев.

Он застонал и повернулся на койке, а когда мы начали задавать ему другие вопросы, он выругал нас…

Они оба были разделаны под орех, и под конец заснули, в чем были, даже не подумав смыть с себя краску и раздеться.

Я был разбужен довольно рано по утру звуками чьих-то голосов и плеском воды. Это длилось довольно долго; наконец, я высунулся с койки и увидел Билля, который нагнулся над ведром и мылся, рассыпаясь нецензурными словами.

— В чем дело, Билль? — спросил Джо, зевая и поднимаясь на постели.

— У меня так болит кожа, что я едва могу дотронуться до нее, — сказал Билль, наклоняясь и полоща свое лицо. — Все сошло?

— Сошло? — переспросил Джо; — конечно, нет. Почему вы не хотите намылить?

— Намылить? — закричал Билль, как сумасшедший; — да я извел больше мыла, чем обыкновенно за шесть месяцев.

— Нехорошо, — сказал Джо, — мойтесь, как следует.

Билль положил осторожно мыло, подошел к нему и начал говорить о всех тех страшных вещах, которые он с ним сделает, когда опять почувствует себя в силах. Тут и Боб Пеллин слез с койки и стал проделывать эксперименты со своим лицом. Он и Билль то мылись, то отводили друг друга к свету и пытались проверить, сходит ли краска, пока им не стало тошно. Тогда Билль, ударив ногой, опрокинул ведро и в неистовстве принялся бегать взад и вперед по баку.

— Стюард выкрасил их, — сказал чей-то голос, — пусть он и смоет.

Вы не можете себе представить, каких трудов стоило разбудить этого молодца. Он еще не совсем проснулся, когда его стащили с койки, посадили против двух бедных чернокожих и велели ему сделать их опять белыми.

— Не думаю, чтобы нашлось какое-нибудь средство свести краску, — сказал он наконец. — Насчет этого я все перезабыл.

— Вы хотите сказать, — заорал Билль, — что мы останемся черными до конца жизни?

— Разумеется, нет, — возразил стюард с негодованием, — со временем это сойдет; если бриться каждый день, то это, я думаю, поможет.

— Я сейчас достану свою бритву, — произнес Билль страшным голосом, — не пускайте его, Боб. Я отрежу ему голову.

Он, в самом деле пошел, и достал бритву; но тут, разумеется, мы все повскакали с коек, бросились между ними и напрямик заявили им, что этому не бывать. Потом мы усадили их и начали пробовать все средства, которые только могли придумать, от коровьего и льняного масла до холодной чайной травы вместо припарки, но все это только делало их кожу еще более блестящей.

— Это не годится, я вам говорю, — сказал Тиммерман. — Это самая прочная краска, какую я знаю. Если бы я сказал вам, сколько этой краски в банке, вы бы не поверили.