Чернила - [19]

- Ну, пошли же поедим, - заныла Зуля, - ты же беременна, тебе надо есть.

- Ох, ну пошли, - сдалась Заваркина, - умеешь же ты клянчить…

Они повернулись спиной к школе Святого Иосаафа и обратили свои стопы в светлое будущее.

Когда Заваркина вернулась домой, Васи уже не было. Осталась только недокуренная сигарета в пепельнице, стакан с недопитым виски и свитер, забытый на дальней полке в шкафу. Анфиса достала его и, усевшись по-турецки на полу, надела на себя, хотя за окном цвел душный августовский вечер. Она вдохнула едва уловимый запах его лосьона после бритья и прислонилась к зеркальной дверце. Из ее груди вырвался вздох.

Первую Анфисину истерику, ту, которой она напугала гинекологов, вызвал страх: отупляющий и обжигающий, но не животный, а самый что ни на есть человеческий. Страх перед очередным жизненным поворотом, который она не сумела предсказать и в который будет очень сложно вписаться. Она хотела носить красивые туфли, лихо ездить на мотоцикле, вцепившись в мощную спину брата, закидываться легкими наркотиками и загорать голой на крыше. Ей хотелось беззаботности, крупицы которой они еле донесли до этого лета.

Ася безумно устала от Васи.

Он заботился о ней с трехлетнего возраста - сначала как брат, потом как муж - хотя ему самому было немногим больше. Это был внушительный срок, больше двадцати лет, и теперь его душевные силы были на исходе. Вася часто срывался, уходил в неизвестном направлении, возвращался с окровавленным лицом и разбитыми костяшками. Анфиса в его отсутствие мучила себя, воображая, как он, вооруженный, невменяемый, бродит по улицам, ища неприятностей, а над его лысой головой развевается разорванный плакат «Город Б – город Добра и Благополучия™».

Ася теперь была для Васи источником жизненной силы. Боясь потерять единственное, что держит его на ногах, он не давал ей вздохнуть, ни самой напитаться энергией. Анфиса не знала, где достать новые впечатления и темы для разговоров, она не знала, как завести новое знакомство так, чтобы впоследствии не подвергнуться его безжалостным пыткам: и эмоциональным, и физическим. Он, стараясь получить от нее всё больше и больше, перешел к откровенному садизму, а она подсела на фаст-фуд и наркотики. Она боялась мрака его измученной души, а он, полностью опустошенный к двадцати пяти годам, уничтожал ее, выжимая из нее последние жизненные соки. Они оба были не в восторге от своей жизни.

Маленький Вася спас свою мать от своего отца. Беременность Анфисы бросила Васе-старшему очередной вызов, но спасительная хитрость была в том, что преодоление требовало от него минимальных эмоциональных затрат. Не зря же говорят: отец становится отцом только тогда, когда с ребенком уже можно погонять мячик. Вася, не отрываясь от своей задачи, сможет отдохнуть от забот об Асе, а Ася отдохнет от издевательств Васи.

И в отличие от брата, Заваркина точно знала, что шанс стать нормальными родителями у них есть. И неплохой.

Проветривая голову с Зульфией, она развлекалась внутренним диалогом-спором с самой собой. Перво-наперво, она задала себе вопрос: что именно отличает ее от обычной женщины? Чем таким особенным она сможет испортить жизнь своему сыну? Часть Анфисы, которую она нарекла «истцом», стремясь найти ответ на вопрос, воображала еще нерожденного Василия в разных жизненных ситуациях.

Вот, например, он, маленький и беззащитный, рыдает за дверью, а она, его мать, ничем не может ему помочь.

В ответ на это Анфиса-ответчик самоуверенно и пренебрежительно фыркнула. Она в любом случае найдет, что сказать и чем поддержать. А если не найдет, то исправит все неполадки в его жизни исподтишка. Она знала человеческую натуру, как никто другой: безошибочно угадывала слабые места и никогда не стеснялась на них нажимать. Заваркина ловко манипулировала людьми и собиралась приложить максимум усилий в этом направлении, дабы обеспечить сыну комфорт и легкость бытия.

Анфиса-истец вывела с ее сознание следующую ситуацию, прямо противоположную предыдущей. Вот ее сын, белобрысый и жизнерадостный Васенька, раскрасневшийся от любопытства, выкалывает глаза живой кошке. С леденящей душу деловитостью и убивающим надежду равнодушием. Так, как однажды это сделал его отец.

Анфиса-ответчик равнодушно рассмотрела эту ситуацию со всех сторон. Надо будет сразу объяснить малышу главный закон, по которому существует этот мир: если не хочешь нарушить равновесие и пострадать сам – не причиняй страдания невинным. Страдать должны те, кто виновен, причем те, кто причинил вред непосредственно тебе и твоим близким.

А как насчет вопроса всех вопросов: как быть с твоей бесчувственностью, Анфиса Заваркина?

«Может, я ничего не чувствую, но я «понимаю». Я различаю едва уловимые оттенки эмоций, может быть, даже лучше, чем те, кого они поглощают целиком», - рассуждала она, глядя как Зульфия вгрызается в мясо, - «я могу нацепить любую маску, я могу сыграть любую роль. Я уже играю много лет: жену, сестру, подругу, любовницу, женщину. Я смогу сыграть еще и мать: подумаешь, одной ролью больше. Моя бесчувственность – мой козырь, мой щит, непробиваемая защита от беспочвенных беспокойств о соплях не того цвета или о девочке, в которую он влюбится в пятнадцать лет».