Чернее, чем тени - [30]

Он невольным движением задвинул блюдце за кипу журналов и потянул носом воздух.

Курево. Сейчас нужно было покурить. Просто-таки необходимо. Желательно, в неконтролируемых количествах.

Эту привычку он подхватил ещё во времена университета: тогда, во время самых первых, любительских пока статей, Феликс курил постоянно, пока, обдумывая нужные слова, ходил по комнате. Дефицит научил обходиться и без сигарет, но когда работа упиралась и не шла дальше, только этот старый приём и помогал.

Дымом в кабинете уже не пахло. Да если бы и пахло — что такого. Лаванда, в конце концов, не родители, от которых имело смысл тщательно прятать следы преступления. («Нет, мам, не курю. Что? Да это просто в курилке собирались, болтали… Ну, все там собираются, что такого»). Но всё равно что-то смущало в том, что Лав будет в курсе, да и вообще во всей этой привычке, казалось бы, такой по-человечески невинной. Это как… ну, как признаться, что иногда посматриваешь порно: все так делают, конечно, но есть в этом что-то гадкое, низенькое…. Недостойное — на фоне великих порывов.

Феликс бросил взгляд на часы. Судя по совсем уже позднему времени, Лаванда пришла не двадцать минут назад, как ему показалось, а, скорее, час. В сомнении он глянул на свои записи: попробовать закончить или всё же подойти сейчас и хоть перекинуться парой слов (как-то это нехорошо получилось, днём).

Но заканчивать тут, пожалуй, было нечего, — Феликс вздохнул. Ему хотелось, чтоб его слова проносились огненным вихрем, обжигали и звали за собой, а они только теснились бестолково кучей неуклюжих закорючек. То ли он растерял квалификацию в подпольной среде, где любой антиправительственный выпад находит аудиторию независимо от качества, то ли… Впрочем, нет, причём здесь Нонине, — оборвал себя Феликс.

Он встал из-за стола и прошёл в затемнённую гостиную (Лав, по-видимому, не включала свет).

Феликс даже не сразу понял, где она: Лаванда стояла у окна, облокотившись о подоконник, и что-то высматривала снаружи, наверху.

Он подошёл к ней, встал рядом. Лаванда не обернулась. Лицо её было залито лунным светом, а глаза — странно задумчивы, будто она была не вполне здесь. Странным человеком была кузина, двойственным. От неё квартира наполнялась таким необходимым теплом — чувством, что рядом присутствуют живые люди. А когда, как сейчас, она вот так замирала и смотрела куда-то, то казалась существом нездешним, потусторонним… Будто бы и не вполне человеком.

Феликс проследил за её взглядом, но вроде как ничего там не было.

— На что смотришь? — тихо спросил он.

— Там есть звезда, — с неожиданной готовностью ответила Лаванда. — Её у меня всегда получалось найти на небе по вечерам, где бы я ни была.

— Это какая? — Феликс нагнулся, чтоб тоже хорошо разглядеть темноту наверху.

— Вон та. Она самая яркая.

— Аа, — Феликс улыбнулся. — Только это не звезда. Это Венера. Впрочем, — пробормотал он вполголоса, — именно её когда-то и называли Звездой, главным образом.

— Правда? — удивилась Лаванда.

— Угу. Знаешь, — внезапно его потянуло на откровенность, — один человек говорил мне, что для него эта звезда — как маяк, ориентир… Этакий путеводный талисман. Что, когда трудно и непонятно, что делать, когда забываешь, кто ты и зачем здесь — можно посмотреть на неё, и становится легче.

— Да? — на лице Лаванды вспыхнуло живое любопытство. — А кто этот человек?

Феликс уже успел пожалеть о своей болтливости, но вовремя вспомнил, что вовсе необязательно рассказывать всё.

— Одна… моя знакомая.

25

Скрипы и шорохи с улицы, шум пробегавших машин, редкие голоса в ночи отдалялись, постепенно гасли и уходили. И остался только один звук — шелест ветра.

Он наоборот, прибавил в силе, возрос до вершин вековых сосен, обратился в протяжный и печальный вой, что никогда не смолкает.

Лаванда приоткрыла глаза. Сколько раз она уже бывала здесь — одна в бескрайнем просторе, под одиноким указателем на выщербленной деревянной палке. Неважно, серела ли вокруг призрачная, ненастоящая тундра или, как сейчас, всё было засыпано нетронутой белизной, раз за разом она оказывалась здесь, у этой таблички. Можно было даже не поднимать голову, чтоб прочитать надпись. Она и так знала, что там написано: «Ниргенд, 2 км».

«Тебе ведь до сих пор снится это место, да, Лаванда?»

Да, иногда ей снилось. И тогда она просто стояла, не двигаясь никуда.

Два километра — это пустяк, их можно было бы легко пройти. Другое дело, что, даже пройдя, ты никуда не выйдешь. Там теперь ничего нет — только пустота.

Это место было уничтожено. Навсегда.

Так она стояла — среди белизны, среди сгущающегося сумрака. Только он и был настоящим. Остальное — не более, чем иллюзия.

Какой-то… Нет, не звук — Лаванда скорее почувствовала, чем услышала, что кто-то приблизился. Она резко обернулась. Но полумрак за границей мира был уже слишком густым, чтоб что-то разглядеть.

— Кто там? — крикнула она в темноту.

Ответа не последовало.

— Я знаю, что тут кто-то есть!

Из тени в пятно света вышел человек.

— Это я.

Лаванда в удивлении уставилась на него — на неё, вернее.

— Китти?

По правде говоря, меньше всего она ожидала сейчас увидеть Китти Башеву. Выглядела Китти в точности так, как в телевизоре, ведя «Главную линию». Разве что вместо офисного платья на ней была форма, только не такая, как сейчас, а какая-то чёрная, вроде той, что носили при «демократическом тоталитаризме» охранники и конвоиры (Лаванда видела на фотографиях). Ну, и нет этой её дежурной улыбки.