Чернее, чем тени - [21]

— Нет, не то, — Лаванда помотала головой. — Нонине не похожа на человека, который преследует собственную выгоду… Только собственную выгоду, по крайней мере. Там есть что-то ещё. Нечто большее, что движет ею.

— Может, ты даже знаешь, что?

— Не знаю, — печально призналась Лаванда. — Может быть… Величие страны…

Феликс громко и нарочито рассмеялся.

— Нонине — и мысли о стране? Да. Смешно.

— Мне кажется, она любит страну, — с усилием проговорила Лаванда, пока Феликс не переставал смеяться. — Да, страну она по-своему любит — как-то очень по-своему. Другое дело, что она совершенно не любит людей… Я бы даже сказала, терпеть их не может. И, возможно, боится.

Феликс кивнул:

— Отличные качества для правителя.

— Как правитель она тот ещё подарок, конечно, — согласилась Лаванда. — Но как человека её можно попробовать понять. Мне кажется, она просто запуталась где-то… Ей кажется, что она делает всё правильно, она искренне думает, что действует во благо. А на самом деле…

Она замолчала, присматриваясь к образам, которые возникали в голове. При мысли о Софи почему-то представлялось что-то не из человеческого мира: что-то дикое, стихийное, что-то суровое и величественное, что-то опасное и несущее гибель, но в то же время прекрасное в своём одиночестве.

— Да-да, конечно. Нонине просто ничего не знает. Ей не докладывают. А на самом деле она белая и пушистая.

— Этого я не говорила, — возразила она. — Нонине далеко не ангел. Но у неё есть какая-то своя правда, не такая, как у нас, но для неё эта правда — единственная. Если бы можно было поговорить с ней…

— И что? — Феликс смотрел вопросительно и немного мрачно. — Поговорить и всё объяснить — это ты имеешь в виду? И что дальше? Нонине скажет «Я запуталась, я раскаиваюсь», да?

Лаванда вздохнула:

— Ну, не так, конечно. Но мне кажется, с ней всё же можно было бы договориться. Хотя бы попробовать.

— Попробуй, — Феликс пожал плечами. — Наверно, можно прийти вот так в резиденцию, сказать, что у тебя есть разговор, и попросить провести к правительнице…

— Что, правда? — заинтересовалась Лаванда.

Феликс испуганно уставился на неё:

— Господи, нет, конечно. И не вздумай мне тут… лишних телодвижений… Это сейчас опасно, — он покачал головой.

Она задумчиво кивнула:

— Я уже поняла…

15

И ночь пришла к ней.

Глубокая беззвёздная ночь — тёмная без фонарей, что остались за толстыми и надёжными стенами резиденции.

Софи не спала. Она слушала, как тихо, на тысячу тонов рокочет Ринордийск.

Этот рокот никогда не оставлял её в покое. Казалось, надо продолжать что-то делать, нельзя просто лечь и заснуть.

Можно ещё раз перечитать отчёты за день… Впрочем выудить из них что-то новое она уже вряд ли была сейчас способна — до следующего раза.

Однако, уложить всё в голове, прояснить и составить единую картину будет не лишне.

Она не включала свет в кабинете — она почти никогда не включала свет по ночам — только зажгла свечу на столе. Незачем тем, кто смотрит снаружи, знать, что она не спит. Кто бы ни смотрел.

Там, за стеной, шумело, будто город переговаривался на разные лады. Странные шорохи, далёкий, чуть слышный вой, шум прокатывающихся по асфальту колёс… Изредка слышалось тихое многоголосье: то вдруг резкий окрик, то сдержанное шипение, то невнятный гул, требующий чего-то.

Софи знала: это голоса Ринордийска, всегда нового и с рождения старинного, плывущего по волнам времени и всегда остающегося на том же месте.

Ринордийск тоже не спал. Огромным чёрным зверем поднимал он порой голову, взмахивал длинным хвостом, подёргивал чуткими ушами. Жёлтые глаза вспыхивали мутными огоньками, а зубы готовы были клацнуть, если не вовремя протянуть руку.

С ним не спали все те, кто жил здесь когда-то. Это их голоса просачивались сквозь щели в окнах, сквозь каменную кладку стен. Победители и побеждённые, подлецы и герои, получившие по заслугам и невинные жертвы… Ринордийск не забывал никого.

Они шелестели всё настойчивее и настойчивее, они пели тут каждую ночь. Как же ей надоело это пение…

Впрочем, нет, это всего лишь крысы, — в очередной раз решила Софи. Их ведь так много в городе.

Да, крысы… Софи подобрала откинутый на стул плащик, завернулась в него поплотнее: ночью тут становилось холодно. Вот они, все здесь — её трофей, её добыча; теперь они были обезврежены и абсолютно безопасны.

Софи не любила крыс, но поверженные они её не пугали. Ведь теперь она полностью властвовала над ними.

Она снова вернулась к отчётам: пробежала их мельком глазами, разложила на столе, как причудливый пасьянс, передвигая туда и обратно отдельные листы, — объединяла, разъединяла, ловила взглядом все значимые моменты и снова сводила всё воедино.

Здесь нельзя отворачиваться ни на минуту: или всё, что было твоим, выскользнет из твоих рук и будет утрачено навсегда, а те, кто были с тобой, сотрут тебя в порошок. Голоса за стеной знали. И они шептались и об этом тоже.

В Ринордийске не всё спокойно, что бы там ни пелось в глупой старой песенке. Софи хорошо это помнила.

16

Феликсу, по его же собственному признанию, крайне повезло с работой: не надо было таскаться на другой край города каждое утро, да и вообще куда бы то ни было таскаться. Статьи он писал, когда было удобнее, а потому таким прекрасным днём, как этот, ничто не мешало погулять.