Чернее, чем тени - [19]

К концу четвёртого года — последнего года президентского срока — передовицы разразились неожиданной и удивительной новостью: Нонине распустила народный совет, который традиционно, хоть и во многом формально, существовал при правительстве последние полвека. В идеале он должен был заниматься просьбами и предложениями, поступавшими в приёмную от частных лиц, рядовых граждан. По факту участникам совета то и дело не хватало на это времени, но иногда что-то из присланных писем всё же озвучивалось и обсуждалось, а порой из этого что-нибудь и выходило.

Нонине, впрочем, объяснила, что совет, по сути своей, бесполезен: как положено, он всё равно не работает, а содержать этот балласт довольно накладно. Можно, конечно, и переформировать, но легче просто распрощаться с ним. Тем более, неужели она, законно выбранная правительница, сама не понимает, что сейчас нужно стране и её народу? Конечно, понимает, и разберётся во всём без всяких бутафорских советов.

Если, конечно, народ по-прежнему считает её законно выбранной правительницей.

В те дни Нонине всё-таки появилась на публике и — впервые за долгое время — обратилась к зрителям и читателям. Стоя за кафедрой, перед микрофонами и камерами, она выглядела как будто несколько мрачно, словно тяжёлые мысли довлели над ней. Пелерина на плечах обернулась длинным плащом, который буроватой мантией спускался почти до пола.

Она готова и дальше нести ответственность за всё и вся, — сказала Нонине. Если они доверяют ей, она скажет, куда идти и что делать. Но тогда никто не должен мешать ей, — вот её условие. Итак, если они согласны, пусть подтвердят то, что уже сказали ей однажды.

И они переизбрали Софи Нонине.

То ли оттого, что тогда, за кафедрой, обращаясь к ним, Софи была так обворожительна, так по-свойски близка и так до боли знакома — почти как родной человек, как то, без чего не представляешь своей жизни. То ли потому, что особого выбора у них и не было. Не случилось других нормальных кандидатов на президентский пост.

Подтвердив свой статус, Нонине принялась за дело с новым энтузиазмом. Внезапно её охватила страсть к контролю над всем вокруг. Началось всё с Государственной Базы Данных (ГосБД). Этот проект создавался под личным присмотром президента и был призван облегчить жизнь населения в привычных и бытовых мелочах. Сведения для ГосБД — довольно стандартный набор — были обязаны предоставлять сами граждане. Ходили, однако, разговоры, что в базу идут не только эти данные, но и многая другая, куда более подробная информация, которая, уж кто знает, как добывается людьми Нонине.

Потом были камеры наблюдения на вокзалах и в аэропортах, в городском транспорте, в парках, просто на улице… Целая сеть камер и прослушивающих устройств окутала Ринордийск, другие города пока обходились, но готовились последовать примеру. В правительстве начинались разговоры об официальном прослушивании телефонных линий, а также о контроле почты и интернета.

В оппозиционных кругах зашептались первыми: Нонине, похоже, хочет внедрить тотальную слежку. Тут вспомнили, конечно, и «чёрное время», и множество книжных антиутопий — заграничных и отечественных… Софи услышала и Софи отреагировала: довольно резко она заявила, что любые средства оправдывают себя, когда под угрозой безопасность страны, а она под угрозой, это известно достоверно.

Люди поддержали Нонине — действительно, что может быть важнее безопасности, — а недовольные оппозиционеры оказались в меньшинстве: никто не слушал их. Им оставалось лишь возмущаться и делиться подозрениями друг с другом.

Впрочем, и это долго не продлилось.

Мы не можем позволить себе такой широты мнений, как это обычно принято в демократических государствах, — сказала Нонине. Сейчас слишком опасное время для этого. Именно тогда впервые прозвучало выражение «внутренние враги», потом вошедшее в широкое употребление.

Внутренние враги — самые опасные, ибо их так просто не заметишь. Это они подрывают государство изнутри: это провокаторы, настраивающие народ против законной власти, искажающие действительное положение вещей и втаптывающие в грязь все лучшие начинания.

Слушайте меня, только меня, и всё будет хорошо, — сказала Нонине, не совсем в таких выражениях, но поняли её верно. Зачем вам что-то ещё? За мной — последняя истина, я — последняя инстанция. Просто доверьтесь мне, и всё будет хорошо.

Теперь всем печатным издательствам критиковать действия властей было официально запрещено, не говоря уже о теле- и радиоканалах. Дальнейшая подборка вырезок превратилась в сухую хронику происшествий, иногда перемежающуюся сообщением о приезде какой-нибудь важной персоны или «народном» празднестве, фото с которых подозрительно отдавали постановкой. Встретилось, правда, ещё несколько статей с хвалебными речами в адрес Нонине, но на этом всё. Наверно, — догадалась Лаванда, — подобных статей было куда больше, но Феликсу претило хранить их у себя. Это же он, скорее всего, оставил в качестве «знакового для эпохи».

Впрочем, всеобщее возмущение прокатилось в открытую ещё один раз. Произошло это, когда Нонине назвала регулярные выборы слишком сложными и не отвечающими сложившейся ситуации и объявила себя бессрочным верховным правителем — Её Величеством Софи Нонине.