Чернее, чем тени - [23]

— Послушай, Феликс…

— Да?

— Помнишь, мы говорили… — она вспомнила вдруг об осторожности и бдительно осмотрелась по всем сторонам. — Здесь не опасно разговаривать? — добавила она шёпотом.

Феликс тоже обернулся, окинул взглядом малолюдный парк.

— Без имён — можно.

— Когда мы говорили… тогда, у фонтана… Ты упомянул «чёрное время»… и сказал, что это что-то похожее.

— Ну да, — подтвердил Феликс. — Такое же время всеобщего страха. Ты и сама сказала, что что-то такое почувствовала.

— Но ведь… Сейчас совсем другое — сейчас же нет ни расстрелов, ни переполненных тюрем, ни даже каторжных работ. Тогда почему? Я тоже чувствую какую-то угрозу, опасность, как будто всё хорошее может закончиться в любой момент. Но почему? Отчего это так?

Феликс кивнул в знак понимания и, кажется, подбирал слова получше.

— Помнишь, я говорил тебе, что люди, которые стали неудобны, в итоге куда-то пропадают? — заговорил он.

— Да, я читала обо всех этих случаях в твоём архиве… Но многие из них погибали так, что это почти невозможно было бы подстроить. Какое отношение к этому всему имеет она.

— А вот это самое интересное, — Феликс хитровато улыбнулся и снова мельком глянул по сторонам. — Если хочешь, я тебе расскажу. Только учти, тут замешана мистика.

— Ничего, — кивнула Лаванда. — Я привыкла к мистике.

— Тогда слушай…

17

В очень далёкие времена — настолько далёкие, что они почти стёрлись из памяти людей и висели только призрачной серебристой дымкой — в те века, когда Ринордийск был ещё мал и неказист и, свернувшись кольцом, недоверчиво посматривал на дикие леса вокруг, несколько человек бежало оттуда, из оплота всей возможной тогда безопасности, на восток, где разлеглись бескрайние и никем не заселённые территории. Кто-то говорил, что они бежали из рабства, кто-то — что от гнева некого большого начальника, за что-то их невзлюбившего… Так или иначе, преодолев все трудности, беглецы добрались до горного края, где только острые скалы вздымались к небу и ветер свистел в лабиринте ущелий. Людей это вполне устраивало: здесь никто не стал бы искать их, а они бы уж как-нибудь обустроились. Жизнь в том диком и суровом мире вырастила их неприхотливыми.

Но не тут-то было. Горы только казались необитаемыми: здесь издревле кипела своя, тайная, совсем иная жизнь. Местные обитатели чутко охраняли свой край и были совсем не в восторге от появившихся чужаков.

Кем они были: духами этих гор, последними древними волшебниками или отделившимся на заре человечества одиноким племенем, что не утратило связи с колдовством, — этого уже никто не сможет сказать. Ясно одно: эти создания не желали просто так мириться с потревоженным покоем и собирались отстаивать свой дом.

Люди нашего мира и жители мира иного почти ничем не похожи, а потому война велась не оружием, привычным человеку. Поначалу переселенцам и вовсе показалось, что их соседи ушли куда-то, и это, конечно, вызвало, немало веселья.

Однако, им лишь показалось. Обитатели гор затаились ненадолго, а затем нанесли внезапный и страшный удар. В ход пошло колдовство — древнее, как мир, а потому особенно действенное. Это была та самая слепая сила, что толкает убивать, уничтожать всех без разбора, бесцельно, бессмысленно; что сметает всё на своём пути.

Колдовство посеяло раздор между людьми. И они не преодолели этой силы, поддались ей.

Они начали войну друг против друга — они, кого сплотили общая беда, долгий путь, все пережитые и будущие трудности. Они будто забыли об этом и в злобе и ярости бросались в смертельные схватки, один на другого.

Но, наверно, всё же добрая звезда улыбалась этим людям. Пятеро из них — самых мудрых и сильных духом, кто успел понять, что происходит и чем закончится постигшая их напасть — общими усилиями смогли всё же подчинить колдовство себе: очертить его рамками, угомонить, сделать понятным и управляемым, почти ручным. Тогда они направили на горных жителей их же оружие и так смогли победить в этой войне.

Оставалось решить, что делать с приручённым колдовством. Вот оно, перед ними, и кажется — такое послушное, такое безопасное… Отпустить, пусть бредёт, куда хочет? А если оно одичает и вернётся вновь? Уничтожить? Едва ли это под силу простым смертным. Заключить в какой-нибудь предмет, амулет, чтобы можно было всегда носить его с собой? Да, пожалуй, это именно то, что нужно.

Но ведь амулет, в котором поселится это колдовство, будет столь же силён и столь же смертоносен. Какую огромную власть он даст владельцу! И если этот человек решит воспользоваться данной властью в своих интересах и всё подчинить себе, противопоставить ему будет нечего.

Тогда решено было разделить уничтожающую силу между пятью амулетами — по числу тех пяти человек, что смогли перехитрить горный народец и одержать победу. Каждый амулет был как бы слепком своего владельца и отражал главные порывы его души — то, что вело его по жизни. Серый графит — ясное понимание и трезвый расчёт, зелёная глина — живучесть и умение приспособиться ко всему, красный кирпич — несгибаемость и железная воля, чёрный уголь — жажда справедливого возмездия и белый мел — связь с лунным миром, призрачным миром грёз.