Чернее, чем тени - [25]

(То ли она действительно не понимала, что Софи ведёт с ней свою любимую игру в вопрос-ответ, то ли у этой девушки железные нервы).

Лицо Софи приняло задумчивый вид.

— Что ж… — протянула она. — Это, пожалуй, верно. Лучше всё проследить самостоятельно.

Она забрала у Китти записку, ещё раз взглянула на текст и недовольно скривила рот.

— Но меня раздражает эта латиница. Сбивает с мыслей каждый раз, приходится переключаться. Китти, будь добра, перепиши по-нормальному. Надеюсь, — губы её вновь сложились в усмешку, — до конца перевести сможешь без того, чтоб я тебе диктовала?

— Конечно, — учтиво ответила Китти и, приняв записку, вернулась на своё место. Скорее всего, она уже догадалась — не могла не догадаться — что Софи не знает английского, равно как и любого другого иностранного языка. Но на лице Китти это никак не отразилось.

(По правде говоря, Софи вообще не закончила школы: в те трудные времена были дела поважнее. Документы же появились много позже задним числом — на всякий случай).

— Просто напиши с обратной стороны, ещё бумагу на них тратить, — кинула Софи вслед секретарше, затем добавила с той же ехидцей. — Только, Китти, разборчиво. Чтоб можно было хотя бы понять, что это.

— Да, Ваше Величество.

(Если уж честно, Кедров всегда недолюбливал эту Мисс Безупречность, но вот к чему-чему, а к почерку Китти было сложно придраться).

— Всё приходится проверять самой, — вздохнула Софи. — Мои подчинённые ничего не понимают, а министры вообще никуда не годятся. Хотя… — она подпёрла кулаком подбородок и задумчиво уставилась вдаль, — может быть, и я на самом деле ничего не понимаю… Да, Эндрю?

— Вы отлично всё понимаете, Ваше Величество.

19

— А это точно правда — про уголь? — недоверчиво произнесла Лаванда, когда они поднимались уже по лестнице в квартиру. — Постоянно же ходят разные слухи, ты сам говорил.

— Точно, — Феликс кивнул с видом человека, у которого есть совершенно неоспоримые доказательства, но который не видит смысла их приводить.

— Но откуда это известно?

— Это… ну, это сведения такого сорта, что особо и не скрываются. Давай дойдём сначала.

Оба замолчали и не произносили ни слова до того, как закрылась входная дверь квартиры и ключ дважды перевернулся со звоном в замке.

Феликс, пройдя в комнату и удовлетворённо подбрасывая всю связку на ладони, продолжил:

— Есть же разные виды «тайн». Что-то действительно скрывается, что-то не очень… Кое-что наоборот муссируется, чтобы массы знали — например про то, что Нонине лично участвовала в боях на юге (я, впрочем, в этом сильно сомневаюсь). А вот, скажем, тот факт, что у неё поддельный диплом — это как-то не очень удобно и как-то не вяжется с образом мудрой матери народа. Поэтому эта инфа действительно тайная. Хотя и её, как ты видишь, можно узнать.

— Ну а уголь? — нетерпеливо напомнила Лаванда. То, что, в глазах Феликса, Софи есть собрание всех пороков, она и так знала.

— Уголь… Ну а зачем им скрывать про уголь? Это ведь даже играет на руку. Все знают, что в случае чего Софи стоит только написать углём имя человека и сжечь потом бумажку с этим именем, — и всё, человека нет. Даже если она ничего подобного делать не будет, всё равно, страх — великое орудие власти.

— Написать и сжечь… — задумчиво повторила Лаванда. — Это так говорят, да? Похоже больше на детскую страшилку.

— Про «написать и сжечь» — это из той же легенды. Все амулеты действуют ровно таким же образом, — Феликс недовольно поджал губы. — А про то, что уголь у Нонине… Тебе не хватает всех этих исчезновений и таинственных несчастных случаев?

— Не особо, — покачав головой, призналась Лаванда.

— Ну хорошо, а то, что раньше уголь принадлежал Чексину? И вот это уже точно: это заявляли такие люди, которые не стали бы разбрасываться словами. (Разумеется, делали они это много позже и когда уже были на безопасном расстоянии). Думаю, амулет вполне мог перейти к Софи как трофей.

— Ну, допустим, — Лаванда опустилась на диван напротив его кресла и пожала плечами. — Но почему, в таком случае, она так редко им пользуется? За столько-то лет могла бы уже устранить всех недовольных и править теми, кто останется, так, как захочется.

— А смысл? — Феликс развёл руками. — Смысл править голыми камнями и сожжённой землёй? Они даже не смогут подтвердить, что ты ими правишь. А те, кто останутся… На всё согласная и вечно всем довольная кучка? Это неинтересно. Ей нужны живые человеки. Человеков можно ломать, прогибать под себя, подчинять их…

Лаванда попыталась подавить смешок, но у неё не вышло:

— По твоим словам она выходит какой-то маньячкой и бесцельной садисткой.

— А почему бы и нет?

«А почему бы и да», — подумала Лаванда, но говорить этого уже не стала: с Феликсом было бесполезно спорить. Любопытно, однако, как в голове у кузена возникла такая странная конструкция побуждающих причин. Либо вычитал где-нибудь, либо, где-то в самых тёмных закоулках души, она была не вполне чужда и ему самому.

— И даже если Нонине удастся сместить с поста, уголь всё равно останется при ней, правильно я поняла? — спросила она вместо этого, чтоб как-то примириться и загладить несогласия.