Черная шаль с красными цветами - [25]

Но вскоре Илья окликнул его: — Федя! Сбавь маленько прыти, ты меня совсем загонишь…

Тот опомнился и маленько сбавил. В Переволок вышли еще до захода солнца, славно отшагали.

Это была на берегу Эжвинской Черью небольшая открытая поляна, где громоздились две избы-хоромины, рубленные из кондовых бревен. С большими хлевами для коров и овец, с навесами, с высокими въездами на сеновал. Перед избами, под самым обрывом, стояли две бани. Чуть в стороне два овина и гумно. За задними пристройками да еще вдоль речки отвоевали местные жители тайги небольшие участки под картошку, лук, под рожь и ячмень, А было тут местных жителей немного, и все — родственные друг дружке: два рыжебородых брата — Митрей Вась и Митрей Федот. По-русски — Василий Дмитриевич и Федот Дмитриевич. У Василия было пятеро детей. У Федота шестеро. Василий держал две лошади и две коровы. У Федота тоже было две лошади и опять же две коровы. На этакую ораву едоков — в самый раз. Только Федот был из молчунов молчун, а Василий — напротив, удивительно словоохотливый и к людям приветливый. Федя как-то весной с отцом, а с матерью уже дважды, летом, ходили к бабушке в Кыръядин и всегда останавливались у Василия Дмитриевича. И сам Василий, если приезжал на Ижму, никогда не обходил их дом стороной. Так что было это место, Переволок, для Феди очень знакомое.

Не заходя в дом и никому не сказавшись, он сразу пошел на речку и положил свою котомку рядом с лодкой, перевернутой на тонкие бревнышки — это была их, Тулановых, лодка.

Смастерил ее еще дед Феди по матери, чтобы волоком не таскаться с одной речки на другую. Теперь надо бы спустить ее на воду да на ней и добраться до Кыръядина. Лодку они осторожно перевернули, ухватились за нос и корму, стянули в воду. Федя ступил в лодку, прошелся по ней, и сразу во многих местах забили меж досками обшивки веселые фонтанчики.

— М-да-а, подрассохлась маленько, — почесал затылок и вышел на берег. Придется повозиться, никуда не денешься, старое корыто надо обсмолить, хотя бы там, где вода сочится. Не получится без остановки. — Давай, Илья, обратно вытащим. — Вытянули лодку обратно на берег, снова перевернули вверх днищем. — Ты костер разожги, а я зайду к Василь Дмитричу за кочергой да смолы попрошу. А если нету, придется и в лес сбродить…

Илья не все понял: зачем кочерга, как можно в лесу обзавестись смолой так, вдруг, но промолчал, наученный опытом здешней своей ссыльной жизни: чего сразу не разумеешь, вскоре и разъяснится, своими же глазами все и увидишь.

Федя не успел подняться наверх, от реки по обрыву, как появился Василий Дмитрич.

— Я думаю, кто это там у речки шебуршит… А это Федя прибыл. С кем же? — Василий Дмитрич протянул руку Феде, одновременно внимательно глядя на Илью. — Товарища твоего не признаю что-то…

Илья молчал, не решаясь представиться. Они ведь заранее не условились, как отвечать на вопросы. Федя опередил, сказал первое, что пришло в голову:

— Это Яков Илья… Из Нэмдина. Зимой на Печоре остался и сейчас вот выходит, — соврал Федя, но все же покраснел.

Василий поздоровался и с Ильей.

— А чего в дом не зашли?

— Да вот, — оправдался Федя, — я сразу захотел лодку поглядеть, выдюжит ли двоих… Смолить придется.

— Смола есть, с пол-лукошка, хватит. Пойдемете поужинаем, а потом смолу возьмешь. Аксинья как раз коров подоила. — Василий пошел к дому, уверенный, что парни потянутся следом. Спросил, не оборачиваясь:-Так ты, Федя, решил на Троицу у бабки погостить?

— А когда Троица?

— Да послезавтра, — удивился Василий. — Или не слыхал?

— Забыл… Дядя Василь, если Троица послезавтра… мы уж не станем мешкать… Осмолим лодку и тронем.

— Но, полно, Федя, из-за Троицы, едрена корень, не голодом же себя морить, да еще в такой дороге.

— Мы не голодны. Недавно в верхней избушке перекусили, да и с собой набрано…

— Ну-ну, от ужина грех отказываться. Да и поспеете вы на праздник. Речка еще не обмелела, сплаваете. Но коль время дорого, идем, кочергу дам и смолу. И весла, конечно.

Федя вернулся к речке, нагруженный, а у Ильи уже костер пылал. Федя выбрал камень побольше, положил в огонь нагреваться, туда же сунул кочергу, рукоять кочерги пристроил на другой камень, в стороне от огня. Потом начал аккуратно сыпать порошковую смолу по уступочке, в сшив лодочных досок.

— Илья, ты не сердишься, что я тут про тебя напридумал?

— Да нет, Федя, ты меня просто выручил. Все правильно.

— Чешется всем узнать, кто, да что, да как-откуда… Опять ведь, станут приставать, что и делать-то? Коми слова ты говоришь смешно, сразу узнают, не нэмдинский ты вовсе…

— Не знаю, как и быть, — пожал плечами Илья. — Выходит, мне надо помалкивать…

Федя вытащил из костра кочергу — гнутая головка стала красной и приложил раскаленный конец к смоле на досках. Мелкая крошечная смола зашипела и вспыхнула белым дымом, растеклась по щелям черным ручейком.

— Совсем не говорить тоже нехорошо, не глухонемой ведь, рассуждал Федя. — А вот ты вполне можешь быть заикой…

Илья смотрел непонимающе.

— Ну, ме…ме…му…ны…ня. Aгa? Раз спросят да второй спросят, быстро надоест твое ныканье. Понял? — Ну ты и хитрый лис, — рассмеялся Илья.