Черная Салли - [17]

– Они с матушкой Браун пошли к соседям, – отозвался Иосия. – Понесли яйца, чтоб подложить под наседку. – И негр засмеялся.

Это хорошо, – заметил Гоу, – надо же сделать вид, что мы настоящие фермеры. На нас и то глядят подозрительно.

Негр разгреб в очаге золу. Там еще тлело несколько угольков, и он, взяв мехи, принялся раздувать огонь.

– Я говорил капитану: нужно засеять поле, – сказал Гоу. – Встретил я тут как-то мельника с Большой Запруды, он меня и спрашивает: «Вы пахать собираетесь?» А я стою, как дурак, не знаю, что отвечать…

В очаге наконец вспыхнул огонь. Иосия бросил туда круглый сухой чурбан, и дрожащее пламя осветило стены кухни и заиграло на медном тазу. За окном стало как будто еще темнее.

Хлопнула дверь. Вошел молодой худощавый негр в широкополой шляпе и синей выгоревшей рубахе. Его желтые кожаные брюки были вправлены в охотничьи сапоги. Увидев сидящих у огня, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. При этом осветилось все его лицо с выступающими скулами и глубоко ввалившимися глазами.

– А, это ты, Наполеон? С чего это ты вздумал натянуть сапоги? Разве идет дождь? – спросил Гоу.

Наполеон кивнул.

– Да, скоро придет. Ходил на холм, глядел, где он. Боюсь. Южане. Могут прихлопнуть. – Он говорил отрывисто, рублеными фразами. Голос у него был немного крикливый.

Гоу подмигнул Иосии.

– Малый глух, как тетерев, – сказал он громко, – можно палить у него над ухом из ружья, и он будет думать, что сосед щелкает орехи. Правда, Наполеон?

Молодой негр улыбнулся.

– Я тоже говорю: «Масса Браун, надо беречься! Нас много, вы один».

– Правильно, Наполеон, дело говоришь, – Серьезно сказал Гоу и обратился к Иосии: – Парень до того предан капитану, что ходит за ним но пятам. Брауну даже не нужно с ним разговаривать: он только взглянет, а Наполеон уже понимает, что ему нужно.

– Так ведь и мы… – начал было Иосия.

– Э, нет, это совсем другое дело! – перебил его Гоу. – Джон Браун спас мальчишке жизнь. Хозяева чуть не вышибли дух из Наполеона. Тогда капитан выцарапал его и взял к себе. Кажется, это был тот самый негритенок, из-за которого Браун и стал аболиционистом.

Наполеон вышел на минуту в сени и вернулся с ружьем, Он принес с собой тряпку и, устроившись у стола, принялся протирать ложе и щелкать затвором.

– Что-то он уж больно готовится. – Гоу пристально поглядел на глухого. – Не сказал ли чего ему Джон Браун насчет выступления? Хорошо бы… А то мы тут совсем закисли. Попробую его расспросить…

Гоу направился к глухому. Но тут в сенях раздался громкий говор и топот многих ног. Дверь распахнулась, и в кухню вошли несколько человек.

ДЖОН БРАУН И ЕГО ТОВАРИЩИ

Вошедших было четверо. Почти на всех были дождевые плащи с капюшонами и теплые шарфы. Когда они сняли верхнее платье, оказалось, что двое из них – люди средних лет, один – совсем зеленый юноша, почти мальчик, и один – старик.

Пока молодые шумно вытирали ноги о циновку, разматывали шарфы и кашляли, как люди, попавшие в тепло после долгого пребывания на холоде, старик проворно скинул плащ и подошел к очагу.

Это был высокий человек с красным, обветренным лицом и волнистыми волосами свинцового цвета – так странно отливала его проседь. У него был крючковатый нос и большой тонкий рот, прятавшийся в седой неровной бороде.

Разговаривая, он потрагивал бороду. Всю жизнь Джон Браун ходил чисто выбритым, но после событий в Канзасе за его голову была назначена большая награда, и ему пришлось изменить свою внешность. Лицо его выражало спокойную энергию и невольно внушало каждому доверие и расположение к этому человеку.

Браун протянул к огню большие жилистые руки. Его спутники, раздевшись, придвинули скамейки поближе к очагу и уселись рядом с Гоу.

– С гор никто не приходил? – спросил Браун, устремив на Гоу светлые холодные глаза. По тому, как был задан вопрос, чувствовалось, что человек этот привык приказывать.

– Нет, сэр. – Гоу почтительно привстал. – Еще слишком рано, сэр.

Браун вынул из бокового кармана массивные серебряные часы-луковицу.

– Шесть часов, – пробормотал он, нам остается шесть часов. А я велел людям приходить, когда стемнеет…

Он сунул луковицу в карман и наглухо застегнул свой черный длинный сюртук.

Костюм его представлял странную смесь городского и деревенского, светского и духовного. Из-под пасторского сюртука виднелись брюки циста соли с перцем, вправленные в короткие и удобные сапоги. Шею его подпирал туго накрахмаленный стоячий воротник, завязанный черной шелковой косынкой. Шляпы на нем не было, и полосы, растрепанные ветром, свисали свободными прядями на широкий морщинистый лоб.

– Могу вас обрадовать, – сказал он громко: – сегодня ночью мы выступаем…

Гоу вскочил с места:

– Наконец-то!… Неужто правда, сэр!… Вот обрадуются ребята! Слышишь, Иосия, мы выступаем…

Огромный негр заметался по кухне с радостным и взволнованным лицом:

– Масса Браун! Масса Браун! За вами мы хоть в огонь…

– Сколько раз я просил тебя не звать меня масса»! – нахмурился Браун. – Здесь мы оба солдаты свободы… Я получил сведения, что в Харперс-Ферри идут федеральные войска. – продолжал он, обращаясь к Гоу, – они собираются снабдить армию оружием из харперсского арсенала. Нам нельзя медлить больше ни одного часа, иначе мы останемся ни с чем…