Чёрная радуга - [63]

— Бебе, ты рассуждаешь, как маленький мальчик, каковым ты в принципе и являешься, — улыбнулась мамаша Даима. — И мне приятно слышать тебя, мне приятно осознавать, что ты пока находишься в таком возрасте, когда все кажется проще простого, когда для достижения цели кажется, что нужно сделать только первый шаг. Я желаю тебе, чтобы такое ощущение не пропадало у тебя как можно дольше…

— Но разве не так? Разве мы не делаем то, что хотим?

— Не хочу говорить, что ты не прав. Скорее, не права я, усложняя свою жизнь сама. Мне нравится, как ты говоришь. Не слушай старушку Даиму, ладно, бебе?

— Но скажите, почему?

— Почему? — мамаша встала, чтобы отрезать еще кусочек пирога для Вадима и Клауса. — С каждым новым прожитым годом человек все больше привязывает себя к другим людям, делает себя несвободным, зависимым от кого-то. Дело в том, что он с каждым годом все более чувствует приближение своей смерти, он боится ее дыхания. И потому страшится остаться один перед ликом смерти. Стадный инстинкт, бебе. Человек идет на все возможные уловки для того, чтобы не быть одному. Он принимает законы общества, которые лишают его свободы, он отдает часть своей свободы ради того, чтобы не остаться одному. И вот так, живя в обществе одиноких людей, которые никогда и ни за что не уберегут его душу от страха на смертном одре, он жертвует самым дорогим. Он не может позволить себе делать все то, что он хочет. Хотя, что может быть проще, да? Делай то, что хочется. Но не получается…

Мамаша Даима поймала удивленный взгляд Вадима и тихо засмеялась.

— Милый мой, ты, наверное, ничегошеньки не понял. Скажу тебе проще, ведь дети любят простоту. Именно так и нужно говорить с вами, на простом чистом языке, без красивых тяжеловесных и ничего не значащих по сути слов, — кивнула она. — Человек сам придумал для себя рамки. Пойми, Вадим, лишь одинокий человек свободен и честен сам с собой. Мы сами ограничиваем себя во всем, чтобы не показать, что именно мы сами боимся все изменить. В нас нет смелости сделать первый шаг, о котором ты говоришь, и мы скрываем свою трусость за красивыми словами. На самом деле — взрослые куда трусливее детей!

— Но почему же вы стали илеридой? — удивился Вадим.

— Потому что мне было предначертано выйти замуж, и мне было предначертано родить двух детей, которые сейчас живут кто где. Мне было предначертано говорить людям их будущее, и даже то, что тебя я предупредила, тоже было предначертано. И, как ни странно, несмотря на то, что многим людям я говорю, что их ждет и чего стоит оберегаться, я не могу сама сделать первый шаг, который куда более простой, чем то, что я советую сделать другим.

Мамаша Даима посмотрела на мальчика и улыбнулась.

— Так, давай ешь пирог, пока он горячий, а я пока положу тебе несколько кусочков для родителей!

Вадим вдруг набрался смелости и спросил:

— Я могу отказаться от этого?

Сейчас, когда он уже открыл свою тайну, ничто не сдерживало его любопытства. Теперь он уже чувствовал в себе решимость пойти до конца.

— От чего, бебе?

— От этого моего дара.

— А, вон ты про что! — мамаша Даима подошла к окошку и посмотрела на улицу Армагана, по которой сновали в большинстве своем бездельники, так и не нашедшие работу. — Конечно, это не рука, которую можно отрезать и выбросить, и не зрение, которого можно лишить в любой момент, одним лишь движением. Твой дар — куда более сложная штука. Но, знаешь, если человек желает отказаться от чего-то, он отказывается. Не знаю как, но и твой дар может исчезнуть. Но прежде чем сказать себе — да, я не хочу его больше иметь! — подумай, не помог ли он тебе в чем-нибудь жизненно важном? Ведь ничего не появляется в мире просто так, бебе. Все имеет свое предназначение, все имеет цель, к которой стремится, и для которой существует. Понимаешь меня?

Вадим осторожно кивнул.

— Ну, и молодец, бебе! В любом случае последнее слово остается за тобой.

После того, как вернулся Клаус, они еще немного побеседовали о мертвом озере, офицере Зигмунде и его яблоках. После чего мальчики попрощались и отправились домой.

Когда друзья возвращались от мамаши Даимы, они подсознательно выбирали именно такой путь, что привел бы их к месту прошлой неприятной потасовки. Возможно, они желали отмщения или ими двигало иное чувство. В любом случае, когда они услышали окрик одного из бандитов Орхана, оба мальчишки несказанно обрадовались. Кровь забурлила в жилах, к лицам бросился жар.

— Стоп! Куда пошли? А поздороваться?

Клаус реагировал быстро, словно разгибалась пружина. Ему хватило этих слов и самодовольного вида того самого длиннорукого фокша, чтобы ответить в своей лучшей манере:

— Ты бы руки помыл, чудик, а-то волочатся по земле! Даже как-то здороваться с тобой неприятно!

— Чего! — взбунтовал фокш, и в несколько прыжков оказался рядом с друзьями. Со скамейки, где он сидел и играл в карты, поднялись еще пятеро достаточно крупных детин. — Ты чего это осмелел? Или давно к нам в гости не заходил?

— Надо бы проучить их снова! — отозвался за спиной еще кто-то.

— Да, пусть нам обувь почистят! — злорадно усмехнулся длиннорукий. — Как вам, согласны?