Чёрная радуга - [62]

Тянут его по улицам, туда сворачивают, сюда. Все быстрее и быстрее, ускоряют шаг. Наконец, дверь какая-то раскрывается и Вадим понимает, что это его дом, он наконец-то нашел свой дом. Видит гостиную с цветами, что мама нарвала, стол с бледно-голубым фарфоровым сервизом, что какие-то дальние родственники из Вакии подарили, далее лестница на второй этаж, платяной шкаф из ясеня… Ложится в кровать — он так устал, так устал! Ложится и тут…

Открывает глаза!

Рядом стоит мама. На ее глазах слезы. Она улыбается, смахивает слезинку, гладит сына по плечу:

— Ну, ты что же это, Вадик? Чего же это ты заболел?

— Пришел в себя? — спросил кто-то. Это Клаус. Он подходит к другу, стоит за спиной мамы. Подмигивает.

— Твой друг мне очень помог, — говорит мама. — В аптеку бегал за лекарствами, у кровати твоей сидел.

— А что со мной? — шепчет Вадим. Голос у него слабый, болезный.

— Молчи! — шикает мама. — Нечего тебе говорить! Отдыхай и сил набирайся.

Когда мама оставляет друзей вдвоем, Вадим садится в кровати и первым делом спрашивает:

— Ну, как отец? Что с дядей?

— Да все нормально, — усмехается Клаус. — Дома и не заметили, что меня не было. А тетушка стала про мороков рассказывать, мол, являлись ей, свечи зажигали и хороводы водили. Говорит, что морок самого дяди принялся было из подсобки с собой в мир мертвых вещички потихоньку перетаскивать, только вот силенок не хватило, так по дороге клапаны какие-то свои и побросал.

Вадим слабо посмеялся.

— Что же это со мной?

— Шок! Переживания! — предположил Клаус. — Я тоже себя неважно чувствовал, но вот ты оказался более впечатлительным.

Не стал Вадим рассказывать другу про то, что с ним произошло там, в темной комнате, когда он открыл мир запахов, не стал вспоминать про то, как отбивал тело друга у морока, только спросил:

— Ну, ты доволен? Увиделся с дядей?

Клаус пожал плечами:

— Он не узнал меня, он уже был не моим дядей…

Мама принесла морса, теплого, сладкого. Клаус машинально взял кружку, не сводя глаз с друга. Мама протянула напиток и сыну:

— Пей, набирайся сил!

* * *

Месяц спустя Вадим с Клаусом вновь оказались в квартале Армаган. Дом мамаши Даимы легко было опознать по знакомому запаху яблочного мусса.

— Здравствуйте, бебе! — поздоровалась с мальчиками илерида. Все тот же цвет ее волос, та же улыбка, с которой она говорит эти слова, и пыльные цветки герани, что стоят на балкончике ее покосившегося домика на улице без названия, лишь с давним заводским логотипом «12». Вот только теперь все по-другому, весь мир иной.

Солнце клонилось к закату и серые домишки квартала Армаган окрасились хлесткими, закатными лучами солнца, которые нарисовали четкие горизонтальные линии на пыльных стенах. Лучи солнца были золотыми, отчаянно золотыми, отчего Вадим подумал о сумраке Туманной гавани. Возможно, только такие лучи могли пробиться в глубины этой пиратской малины.

— Заходите, ребята, возьмите домой кусочек пирога! — предложила мамаша Даима.

Мальчики вошли в подъезд, где двери были нараспашку, и оттого до самого второго этажа гулял ветерок, и обрывки газет кружились на ступенях. Вадим и Клаус быстро поднялись наверх. В тот вечер много говорили о мороках, покойниках, мусте и муссе из яблок бомбардера Зигмунда. Когда Клаус вышел на минуту, илерида поставила чашку чая на стол и внимательно посмотрела в глаза мальчика.

— Ты изменился, ты стал старше, ты увидел мир именно таким, каким ты будешь видеть его теперь постоянно, — сказала мамаша Даима.

— Но я не уверен, что хочу этого… — тихо сказал Вадим. — Ну, как бы сказать поточнее? Это страшно!

— Я понимаю тебя, — улыбнулась женщина. — Ты боишься нового. Это нормально. Знаешь, когда моя мать, научившая меня мастерству илерид, нагадала моему отцу скорую кончину, я смертельно испугалась этого, а когда отец действительно умер — я просто возненавидела это мастерство. Было время, я даже считала мать виновницей этой смерти. Я думала, что она накликала эту смерть, прочитав возможный ход судьбы, она выбрала именно такую нить, именно такое развитие, словно бы отрепетировав эту смерть, пустив ручей его жизни по выбранному пути, утрамбованному ее невидимой рукой.

— Вы обвиняли свою мать?! — удивился Вадим.

— Да, я жестоко поступила с ней, — согласилась Даима, задумчиво помешивая чай. — Я не могла жить рядом с ней, считая ее убийцей. И она не могла жить так, чувствуя каждый день обвинительные взгляды, слыша лишь многозначительное молчание, которое резало хуже, нежели самые страшные оскорбления и обвинения из моих уст. Я оставила дом и ушла скитаться.

— А она не пыталась вас остановить?

— Милый мой бебе, она была илеридой! Ты забываешь об этом, мой дорогой. Думаю, да нет, уверена, что она не раз читала линии моей судьбы, она видела мое будущее, и она видела все, что произошло, что должно было произойти. Она знала, что я уйду. Думаю, она знала, что мы больше с ней не встретимся.

— Мне кажется, что нет ничего проще, чем все изменить, — удивился Вадим. — Разве нельзя сесть на дирижабль и улететь обратно в Манзум? Разве нельзя просто отдать герань дядюшке Шехирли, поехать в Хонрай и купить билет на ближайший дирижабль? Уверен, они ходят достаточно часто…