Чёрная радуга - [52]

— Ну, не знаю, — пожал плечами Вадим. Он хотел было сначала солгать и выгородить себя храбрецом, однако понял, что рисоваться ему и не перед кем. Его лучший друг — Клаус — итак знал Вадима, как облупленного. К тому же, они оба стремились быть друг перед другом честными. — Возможно, ты прав.

— Я тебе одно скажу, дружочек, — понизил голос Клаус. — Мой дядя столько всег в жизни натворил, что мороки и за семь дней не управиться. Работенки у него будет полно! А собаки?!

— Что собаки?

— Они тоже чуют что-то. Собаки, знаешь, они, как и все животные, очень чувствительны к духам. Она чувствует то, что там твориться. Они его чуют по запаху. И они выли сегодня весь вечер. Он там. Говорю тебе, он уже там.

Слова друга вселили в Вадима некоторое напряжение. Былая уверенность таяла на глазах. Он несколько раз оборачивался на окна Рианки, и ощущал почти что физически, как тает защита и покровительство этой застенчивой души. И песня пьяницы стихла вдали, и шум мастерской неожиданно затих… Город словно бы накрывала пелена ночи, усыпляла его жителей. И теперь мальчики оставались с ее порождениями один на один. От ощущения этого у Вадима пробежал по спине холодок.

Друзья прошли еще несколько кварталов, стараясь держаться в тени оград и крон придорожных деревьев. В душе Вадима одни чувства сменялись другими с калейдоскопической быстротой: то он видел себя одиноким и беззащитным, то ощущал силу и решимость противостоять мифическим угрозам и затем снова оказывался в пустом городе, где все души уснули, умерщвленные загадочным сном.

В этот час очертания всех предметов стали нечеткими, призрачными, прежние простые вещи стали жить иной жизнью теней, превращаясь во тьме в различных существ, словно выпуская на волю свои истинные сущности. В этот час у Вадима обострился нюх. Он вдруг стал внимательно втягивать носом ночной воздух, улавливая все новые и новые запахи. Вадим всегда был внимателен к запахам и чувствовал многое, что было не по силам уловить носу Клауса, однако сейчас, находясь в постоянном напряжении в ожидании пугающей встречи, его чувства обострились. Обострился и нюх. Теперь он с удивлением обнаружил, что не просто улавливает многие необычные запахи, но и может определить концентрацию того или иного возбудителя, от чего рассчитывает и местонахождение того или иного предмета. Он словно бы начал улавливать зародыши запахов, от которых в ночную мглу тянутся эфемерные шлейфы. Сейчас это походило на улицы со множеством костров — такая картина обычна для осеннего Барндома, когда на каждом углу сжигают опавшие листья. В этот сезон от каждого костра в небо уходит свой шлейф дыма. Иногда ветер, налетающий на поселок, опрокидывает стройные колонные серого дыма, толкает их друг на друга, свивает из них причудливые узоры в небе, перепутывая шлейфы, как попало. В такие моменты кажется, что некогда ровные колонны теряют свою прочность и становятся резиновыми, гибкими, словно стебли невиданной серой травы, стремящейся к остывающему осеннему солнцу.

Вадим даже остановился и огляделся по сторонам, пораженный настолько обострившемуся нюху.

— Что такое? — прошептал встревоженный Клаус, останавливаясь и возвращаясь за другом. — Кто там?

— Нет, ничего, — ответил Вадим. — Пахнет просто как-то странно.

— Пахнет? — переспросил тот.

— Да, — кивнул Вадим. — Пахнет очень странно. Хотя, может быть, я просто очень давно не гулял ночью.

— А ты вообще когда-нибудь гулял ночью? — улыбнулся Клаус.

Вадим напряг память, пытаясь вспомнить подобные ситуации, но в голову ничего не шло. Были, правда, моменты, когда они с отцом поздно возвращались с торгов из Хонрая, и кругом была ночь, а отец молчал и понукал коня. Нет, тогда такого не было, тогда Вадим не испытывал настолько шокирующих ощущений. Может быть, он стал старше?

— Не то чтобы гулял, но что-то вроде того, — неуверенно ответил он.

— «Вроде того» не считается! — хлопнул его по плечу Клаус. — Просто не считается. Пошли!

Они миновали последние дома на улице Ретвей, которая тянулась через весь поселок подобно центральному стержню, и остановились у ограды дома дяди Клауса. Мальчики огляделись, а Вадим еще и вдохнул побольше воздуха, надеясь уловить что-нибудь необычное.

— Кто-нибудь сидит с телом? — поинтересовался он. Ему только сейчас пришло в голову, что этот вопрос нужно было бы задать в самом начале их пути.

— Тетушка одна сидит, — ответил Клаус.

— Так там есть люди?! — изумился Вадим. — Ты что, с ней договорился?

— Нет, ты что?! Я надеюсь, мы ее не увидим…

— Каким это образом?

— Ну, знаешь, она у нас любительница пропустить перед сном пару-тройку рюмочек абсента. Она много лет жила в Сунахами, у границы с Леонией. Там, знаешь ли, любят такое дело.

— И что же, она спит?

— Угу! — кивнул довольный Клаус. — Она крепко спит!

Наличие живых людей в доме немного успокоило нервы Вадима, однако заявления о спящей мертвым сном тетушке, которую они, скорее всего, и не увидят, были малорадостны. Уж куда более по душе Вадиму пришлась бы новость о совместном заговоре друга с этой милой поклонницей абсента.

— Поторопись! — напомнил Клаус, и они перемахнули через забор. Затрещали кусты бирючины, и они тут же притаились, склонившись к земле.