Черная пелерина - [34]

Кресла были достаточно жесткими, находясь в гармонии со стенами. Один только комиссар был мягким здесь. Он предложил Гортензии садиться, занял место напротив и по достоинству оценил зрелую красоту мадам Дюмолен, сопоставляя нынешние достоинства вдовы писателя с найденной в старых письмах фотографией.

«Великолепная женщина», — подумал комиссар.

Тем временем Гортензия, собравшись с духом, сказала:

— Я пришла к вам по делу, очень для меня деликатному. Я рассчитываю на вашу симпатию и понимание, — она слабо улыбнулась.

— Слушаю, дорогая мадам Гортензия, — комиссар подался вперед своим мощным корпусом.

— Видите ли, я хотела бы прежде всего сообщить, что Эдвард Фруассар невиновен…

Комиссар выпрямился.

— Арест еще не доказательство чьей-либо вины. Он производится тогда, когда улики слишком серьезны. У мсье Фруассара нет алиби, — сказал он обиженно.

— Произошло недоразумение, — продолжала Гортензия. — Может, я неверно выразилась… не столько недоразумение, сколько неправильная постановка всего дела. Ну, точнее выражаясь, мы не сообщили при допросах всех деталей…

— Мы — это кто?

— Я и Эдвард Фруассар.

— Вот как. Я слушаю дальше.

— Собственно, мы сообщили факты, не соответствующие истине…

— Как это понимать? Сознательное введение в заблуждение полиции? — несказанно удивился комиссар.

— Да. В некотором смысле это так. Дорогой мсье Лепер, я обращаюсь к вашей дружбе, к вашему пониманию… Я очень была привязана к своему мужу, высоко его ценила… Но поймите меня правильно, Эдвард — это дело чувств, еще юношеских. И вот когда он появился, чувства ожили. Вы наверняка слышали: несколько лет назад я хотела оставить Шарля. Но вышло по-другому, до развода дело не дошло. Однако с тех пор осталась обида и подозрительность. Я решила скрыть от Дюмолена свою встречу с Фруассаром, мы встречались с ним наедине. В понедельник вечером я выехала на автомобиле на прогулку, как я всегда делаю. Я подождала за городом. Когда Фруассар пришел, мы поехали вместе в апельсиновую рощу вблизи Лебуа. Нам хотелось побыть наедине. Никто нас не видел. Возвратились мы почти в двенадцать ночи. Шел проливной дождь, поэтому я подъехала под самый парк. Он вышел и под дождем побежал в дом. Я подождала четверть часа и въехала через холл. Дождь закончился, все уже вернулись. А потом обнаружилось, что Шарль мертв. — Последнее сообщение она произнесла бесстрастно, как будто говоря: «обнаружилось, что у Шарля болит горло». — Эдвард Фруассар вышел из моего автомобиля без пяти минут двенадцать. По известным причинам я поглядела на часы. И он сразу же побежал в дом. Анни открыла ему дверь.

— Мсье Фруассар утверждает, что он целый вечер сидел во дворе и слушал пенье соловья.

— Конечно, он так говорит, выгораживая меня. Но я не могу допустить, чтобы он спасал мою репутацию ценой потери собственной свободы. Теперь, когда Шарль мертв, какое мне дело до репутации!

Мсье Лепер вспомнил слова инспектора: «А потом женится на вдове убитого». Он вытер платочком вспотевший лоб. Посмотрел растерянно на сидящую напротив женщину и заметил, что вокруг глаз у нее много мелких морщинок. Как же он не обратил на это внимания?

— Значит, вас никто не видел?.. Хм, очень жаль, — обеспокоенно сказал он и засопел. Начиналась одышка. Хорошенький денек его ждал!

Гортензия быстро ответила:

— Нет, почему же. Свидетель у нас есть. Тогда это показалось мне фатальным стечением обстоятельств, меня утешала только известная неразговорчивость мсье Пуассиньяка. А теперь я вижу, что нет худа без добра. Когда Эдвард захлопнул дверцу, выйдя из машины, мы увидели в свете фар мсье Пуассиньяка. Он убегал от дождя, но не мог нас не заметить. Он ведь знает мой автомобиль.

Слова мадам Дюмолен отдавали цинизмом, но во всяком случае проясняли ситуацию.

— Попрошу запомнить, — закончила Гортензия, — без пяти двенадцать. Мсье Пуассиньяк подтвердит.

Нужно было как можно быстрее встретиться с Пуассиньяком и о результатах новых показаний сообщить в управление Тулона, где находился арестованный Фруассар.

Гортензия Дюмолен осталась у мадам Сильвин на чай, который в данном случае не был ни кофе, ни шоколадом, но расцветшим в романтической столовой цветом красного вина от Котара. Мадам Лепер из-за слабого здоровья разбавляла алкоголь водой. Комиссар попрощался с дамами, сославшись на дела службы.

У рынка он прошел мимо здания полиции и свернул на узкую, красиво вымощенную, украшенную газонами улочку. Тут была резиденция Вильгельма Пуассиньяка, весьма уважаемого гражданина этого города, кандидата в мэры, поклонника Французской Революции, человека состоятельного и образованного.

Мсье Пуассиньяк отличался некоторыми странностями, как раз настолько, чтобы пользоваться всеобщим уважением. Только один кюре Бреньон позволял себе иногда шутливый тон в отношении советника, но священник как духовник по природе вещей вел с энтузиастом революции и Вольтера своего рода спор, впрочем, достаточно мягкий и проникнутый взаимопониманием. Неприязнь Пуассиньяка к Дюверне и Дюверне к Пуассиньяку тянулась с незапамятных времен и, можно сказать, еще больше примиряла антагонистов с остальным миром. Спокойным мещанам она заменяла все другие конфликты, позволяла крепче внедриться в общественную жизнь, давала здоровый выход темпераментам, вспоенным крепким божоле.