Черная пасха - [59]

По пути на север из Монте Альбано отец Доменико гораздо чаще встречался со страданиями и откровенной демонической злобой, чем на улицах этого безобразно прекрасного города; однако здесь также было трудно и даже, может быть, опасно совершать богослужение, а тем более проповедовать надежду. Венецианцы проявляли по отношению к Церкви лишь формальную лояльность, по крайней мере, после заключения их второго договора с мусульманами в середине XV столетия. Высшей добродетелью у них считалась честность в деловых отношениях, и, поскольку в то же время для уха венецианца не было слаще музыки, чем возмущенный крик ближнего, который обнаружил, что его надули, они толком не знали, о чем надо говорить на исповеди. Многие из них — пожалуй, даже большинство — по-видимому, рассматривали происходившее крушение человеческой цивилизации как заговор с целью переманить их туристов в какой-нибудь другой город, — может быть, Стамбул, который они все еще называли Константинополем.

Очевидно, они уже ни на что не надеялись. И, конечно, не только они. Во время своего путешествия отец Доменико всюду видел ужас и страдания, обезумевшие люди понимали только одно: все, чему учила Церковь в течение почти двух тысяч лет, оказалось обманом. Мог ли он сказать им, зная реальную ситуацию, что их бедствия не столь велики, как он предполагал? Мог ли он поведать им о тех еле заметных, но чудесным образом умножающихся признаках отступления демонической силы, если сам с трудом верил в них, тщетно пытаясь отделить надежду от иллюзии?

И все же надежда не умерла. Одним ненастным днем, когда отец Доменико пытался проповедовать угрюмой компании молодых головорезов перед небольшой церквушкой Санта Мариа де Мираколи, его аудитория внезапно пришла в возбуждение после нескольких отдаленных свистков. Такие свистки, как хорошо знал отец Доменико, до недавнего времени служили условным сигналом юных волков Венеции, означавшим появление английской учительницы или группы шведских девушек. Такой добычи теперь не было, тем не менее за несколько секунд сквер опустел.

Изумленный и, конечно, встревоженный отец Доменико последовал за ними и вскоре обнаружил, что улицы, как в былое время, заполнены народом, на сей раз устремившимся к площади Св. Марка. Кто-то пустил слух, будто над палаццо Дукале появилась струйка белого дыма. Это казалось маловероятным, поскольку во дворце во избежание очередного пожара давно уже разобрали все камины и негде было сжечь избирательные бюллетени: тем не менее, слух об избрании нового Папы, подобно пламени, охватил весь город. К тому времени, когда отец Доменико достиг большой площади перед базиликой (поскольку, в конце концов, и он отправился посмотреть нового Папу), там едва оставалось место даже для голубя.

Великое событие, если оно действительно случилось, могло быть возвещено лишь в венецианском стиле: с вершины колоссальной лестницы Антонио Раццо, поскольку галерея с арками на первом этаже не имела балкона, где мог бы появиться Папа. Отец Доменико стал протискиваться во внутренний двор поближе к лестнице, говоря сначала: «prego, prego»[43], потом: «scusate»[44], — не достигнув особого эффекта, — и, наконец, принялся энергично работать локтями и коленями.

Над тревожно гудевшей толпой внезапно загудели трубы — и в ту же минуту отца Доменико прижали к парапету фонтана, давно лишившегося монет, бросаемых туристами. К счастью, место оказалось совсем неплохим: отсюда отец Доменико вполне мог обозревать лестницу и площадку между двумя огромными статуями, Марса и Нептуна. Большие двери уже раскрылись, и кардиналы в своих красных лентах выстроились по обе стороны портика, между ними и немного впереди стояли два пажа, и один из них держал красную подушку, на которой покоилось нечто высокое и сверкающее.

К звуку фанфар добавился мощный набат: Ла Троттьера, колокол, некогда призвавший членов Великого Совета седлать коней и скакать по деревянным мостам ко дворцу; величавое созвучье труб и колокола заставило умолкнуть толпу. Однако отличия от римского обычая бросались в глаза, и некоторые из них казались очень странными. Что там лежало на подушке? Явно не тиара, может быть, золотая Корона дожей?

Музыка с колокольным звоном прекратилась. В наступившей тишине, нарушаемой лишь курлыканьем голубей, один из кардиналов объявил на латыни:

— У нас есть Папа, Sumnus Antistitum Antistes[45]! И по его воле он назван Ювенембер LXIX!

Паж выступил вперед и прокричал на местном наречии:

— Вот ваш Папа; и мы уверены, что он вам понравится.

Из темноты дверного проема на ярко освещенную площадку между статуями вышел, склонив голову для принятия золотой короны, особый гость Великого Инквизитора — благообразного вида старичок с белым, как молоко, лицом, державший на руке ястреба. Отец Доменико сразу узнал его, потому что это был вызванный Тероном Уэром из Преисподней в день Черной Пасхи демон Агарес.

Толпа взревела, и вновь зазвучали трубы и колокол Ла Проттьера, к которому теперь присоединились все колокола города, а также многочисленные барабаны и пушечные залпы. Задыхаясь от ужаса, отец Доменико бросился прочь.