Черная месса - [102]

Потом отец вышел из чащи, и ребенок не посмел ничего сказать.

Это воспоминание о детском страхе не оставляло Луку.

Он спешил вперед. Какое-то беспокойство звало его: дальше! дальше!

Уже вечер повис в ветвях желтыми и красными стягами.

Гора шла под уклон. Его несло вниз. Так он выбежал из леса.

Он шагал по траве, которая становилась все выше и доходила ему уже до пояса. Обдуваемый ветром, он словно дышал другим воздухом в заново сотворенном мире. Внезапно он оказался на берегу широкой реки. Русло ее было покато и извилисто, быстрое течение разделяло воду на длинные полосы и складки. Река несла с собой мерцание умирающего вечернего неба, точно руины и раскаленные брусья еще дымящегося пожарища.

Берег реки был узок. Узенькие полоски песка и травы лежали по обеим сторонам, но резко вверх снова поднимались необозримые леса. Людей не было видно.

Речные птицы летали, как стрелы меткого лучника, врезаясь в трепещущую рыбью чешую клювом-наконечником; их крылья, не намокая, едва скользили по волнам. В заводях на мелководье трепетало неисчислимое множество стрекоз, окрашенных в ядовитые и нежные цвета.

Танцуя в водоворотах, вниз по течению неслись обрубленные древесные стволы, а вместе с ними уплывали в сумерках какие-то таинственные предметы. На другой стороне реки слышалось по вечернему звонкое шлепанье и громкое кваканье лягушек. Клубы тумана, словно облака пыли на городских улицах, бурно разрастались и быстро оседали. Шатаясь по берегу, они походили на взмокших опоздавших пассажиров, которые где-нибудь на Рейне, на Дону или у большого озера в нетерпении ожидают гудка последнего парохода.

Лука шел вдоль берега по той стороне, где заходило солнце и падали на воду последние блики света.

Сумерки сгустились. За спиной Луки жужжали на ощупь пробиравшиеся тени — магические шмели.

Наступила ночь.

Он все еще не чувствовал ни голода, ни жажды, ни желания отдохнуть — потребностей, также чутко подкарауливающих душу, как призраки — час привидений. Его ноги шагали легко, будто не встречая противодействия. Он беззаботно подпрыгивал, словно его вели за руку, как ребенка.

Вдруг он увидел в ночи свет, совсем недалеко, на том же берегу.

Он подошел ближе.

Наполовину на суше, наполовину в воде поскрипывал большой паром, широкий и плоский. На нем стоял высокий человек, прижимая фонарь к поясу, упираясь длинным шестом в песок, чтобы оттолкнуть судно от берега. Его лицо освещалось снизу, на голове — огромная соломенная шляпа, что защищала только половину длинной шевелюры, покрывавшей затылок и уши. Все лицо обрамляла густая белоснежная борода, ее острые кончики были закручены и выдавались вперед. Брови, нос, бакенбарды — все напоминало портрет гуситского полководца Яна Жижки[92], написанный Трокновым. Лишь кожа паромщика была уже не бледно-серой, она почти пожелтела и походила на древний замшелый камень. Когда Лука подошел к парому, шкипер взглянул на него.

— Чего вы хотите? — спросил он голосом давно отслужившего солдата тех времен, когда еще можно было заплатить выкуп за досрочное освобождение от армии.

— Я хочу на ту сторону.

— Зачем это? Сейчас? Ночью?

— Мне нужно искать.

Старый паромщик засмеялся.

— Где же вы заночуете, мой добрый господин?

— Все равно… в лесу… не знаю.

— Тогда поднимайтесь быстрее.

Старик сказал это уже несколько любезнее. Могучим рывком он оттолкнул судно от берега. Цепь заскрипела в воде. Затем паромщик уперся подбородком в грудь и поднял уключину шеста на плечо. Так всю жизнь обегал он, кряхтя и фыркая, весь корабль от верхнего конца носовой части до нижней кормовой, нажимая шестом на дно вкось против течения воды, чтобы повести судно вперед. Закончив эту работу, он возвращался на нос корабля, оставив шест волочиться вслед за судном.

Фонарь на его груди мигал и покачивался. Лука испугался. Глаза старого моряка мигали, как огоньки фонаря. Над расплывающимися очертаниями воды и ночи они сверкали двумя непредсказуемо-опасными голубыми кострами. Казалось, с каждым ударом жерди глаза паромщика раскрывались все шире и свирепели. На середине потока старик перестал трудиться и спросил пассажира:

— То, что вы ищете, вы найдете, может быть, у меня?

— Чего же я ищу? — рассеянно спросил Лука и опустил руку в черную воду.

— Не считайте меня глупцом, молодой человек! Вы ищете забытый сон.

— Да, я ищу сон, который не могу вспомнить. А вы, откуда вы это знаете?

— Это не относится к делу. Только ни о чем не беспокойтесь! — сказал паромщик громким басом и пристально взглянул на него.

Лука закрыл глаза.

— Если ночь будет к тебе милостива, ты и в моей халупе найдешь свой сон. Так что можешь переночевать у меня.

Лука молчал.

— Зато тебе не нужно прихорашиваться и душиться. Или тебе в голову не приходило у меня заночевать? Эта мысль тебе не по нутру? Тебе это претит? Эх, малыш! И не такие господа ночевали у меня и находили свои сны! Знатные, благородные господа! Ну, что ты на это скажешь?

Старик сбросил с головы соломенную шляпу. Густые, длинные седые волосы плясали по плечам. Шест он все еще держал на весу. Отблеск слабого света пучками лег на него и на реку.

Почтительно и без всякого страха Лука сказал: