Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе - [41]

– Господин Матурин, – ответил он и измученно выдохнул.

Я ничего не сказал. Это не было неожиданностью. Всё это время я знал, что так и будет. Нет, я боялся этого с самого начала, я предвидел это, хотя до последнего я отказывался принять то, в чём был убеждён. Раффлс мёртв! Он действительно болел! Раффлс мёртв и его скоро похоронят!

– От чего он умер? – спросил я, неосознанно используя тот запас самообладания, который даже у самых слабых из нас есть в резерве на случай подлинной беды.

– Тиф, – ответил он. – В Кенсингтоне его полно.

– Он страдал от болезни, когда я ушёл, и ты, зная это, заставил его избавиться от меня!

– Мой друг, именно по этой причине я настоял на более опытном медбрате.

Тон врача был настолько умиротворяющим, что я мгновенно вспомнил, какой он обманщик, и внезапно мною овладело смутное убеждение, что он лжёт мне.

– Вы уверены, что это был тиф? – закричал я ему в лицо. – Вы уверены, что это был не суицид… или убийство?

Признаться, сейчас, когда я записываю эти слова, они кажутся мне лишёнными всякого смысла, но именно это я сказал в порыве горя и подозрения. Эффект был разительным – доктор Теобальд стал ярко-алым от уложенных волос до его безупречного воротника.

– Ты хочешь, чтобы я вышвырнул тебя на улицу? – заорал он. И от этого я сразу же вспомнил, что пришёл к Раффлсу как совершенно незнакомый человек, и ради него я обязан выдержать эту роль до самого конца.

– Прошу прощения, – сказал я отрывисто. – Он был так добр ко мне… я очень привязался к нему. Вы забыли, что мы с ним – люди одного класса.

– Да, я забыл об этом, – ответил Теобальд, явно успокоившись от перемены моего тона, – и прошу у вас прощения за это. Тихо! Они выносят его. Я должен выпить, прежде чем всё начнётся, и вам тоже рекомендую.

Он без притворства извлёк графин, и мы выпили, его алкоголь был довольно крепок. В моем случае эффект от выпивки был в милосердной дымке, опустившейся на большую часть следующего часа, который я честно могу назвать одним из самых болезненных в моей жизни. Я плохо помню, что делал. Помню лишь, как я обнаружил, что сижу в двуколке, удивляясь, почему она едет так медленно, и вновь вспоминая обо всём. Но моё полубессознательное состояние было, скорее, следствием пережитого шока, чем алкоголя. Моё следующее воспоминание – о том, как я смотрел вниз в открытую могилу, охваченный внезапным стремлением увидеть имя на надгробии. Разумеется, это было не имя моего друга, но имя, под которым он жил много месяцев.

Я всё ещё был ошеломлён чувством немыслимой потери и не отрывал глаз от того, что вынуждало меня осознать произошедшее, когда рядом послышался шорох, и туда, куда был направлен мой взгляд, пролился поток тепличных цветов, падающих как огромные снежинки. Я поднял глаза, рядом со мной стояла величественная фигура в глубоком трауре. Лицо было скрыто густой вуалью, но я был слишком близко, чтобы не узнать непревзойдённую красавицу, известную миру как Жак Сайар. Я не испытывал к ней сочувствия, напротив, моя кровь кипела от смутной убеждённости в том, что она была в ответе за эту смерть. И все же она была единственной женщиной из присутствующих – нас было с полдюжины – и единственные цветы были от неё.

Печальная церемония закончилась, и Жак Сайар удалилась в траурной карете, очевидно, нанятой для этого случая. Я наблюдал, как она уезжает, и вид моего извозчика, подающего мне сигналы руками сквозь туман, внезапно напомнил мне, что я велел ему подождать. Все уже ушли, пора было и мне. Я повернулся спиной к могильщикам, заканчивающим свою работу, и вдруг чья-то рука мягко, но крепко опустилась на моё плечо.

– Я не хочу устраивать сцен на кладбище, – сообщил незнакомый голос доверительным шёпотом. – Дойдём до вашего кэба без лишнего шума?

– Кто вы такой? – воскликнул я.

Теперь я вспомнил, что видел этого мужчину на похоронах и подсознательно решил, что он гробовщик. Он определённо выглядел как представитель похоронного бюро, и даже сейчас я не мог представить его кем-то другим.

– Моё имя вам ничего не скажет, – он сказал с сожалением. – Но вы поймёте, кто я такой, как только я сообщу, что у меня есть ордер на ваш арест.

Вы можете не поверить, но я торжественно заявляю, что испытал неистовую радость. В этой новой бурной эмоции можно было утопить своё горе, появилась новая тема для размышлений и наконец я буду избавлен от невыносимо одинокого возвращения в Хэм. Как будто я потерял ногу или руку, но вдруг кто-то так сильно ударил меня по лицу, что моё страдание оказалось забыто. Я сел в кэб, не говоря ни слова, мой похититель последовал за мной, и прежде, чем сесть, дал указания извозчику. Я расслышал только слово «станция» и гадал, не будет ли это вновь Боу-Стрит. Следующие слова моего собеседника или, скорее, тон, которым он произнёс их, совершенно сбили меня с толку.

– Господин Матурин! – сказал он. – Господин Матурин, как же!

– Ну, – осведомился я, – что с ним не так?

– Вы что же думаете, мы не знаем, кем он был на самом деле?

– И кем же он был? – спросил я с вызовом.

– О, вы-то уж точно знаете, – сказал он. – Вас упрятали за решётку из-за него. В тот раз он называл себя Раффлсом.