Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - [13]

Ещё увлекусь, начну говорить нормально. Не-е…»Мы пойдем другим путем!». «Писсменным». А на работу надо идти, по примеру Шарапова, в милицию. Если не могу давить партаппарат, то уголовничков вполне. Соцзаконность — соцзаконностью, но посильно придавить гадов будет можно.

А целью поставить нынешнюю службу внутренней безопасности. Но это в перспективе, а сейчас надо внизу поработать!!!

По ходу получается подспудно решение-то принято. Подкорка сама все за меня решила. Коммунистом был им и стану. Пока есть Родина — будем думать о ней! Искать способы давить гадов. А их я знаю. Теперь искать… искать способы противодействия. А начинать надо с карандаша и бумаги. Заикаюсь я плохо, а пишу хорошо.

Приняв решение, добыл пару листов бумаги и карандаш, на том же окне под несколько удивленными взглядами, немногочисленных проходящих, начал писать.

«Старший лейтенант Адамович Сергей Васильевич. Демобилизован. Член партии с марта 1944. Прибыл из ГСОВГ.

В результате травмы при нападении бандитов получил амнезию и заикание. Врач обещал со временем полное выздоровление.

Прибыл для постановки на учет и получения направления на работу в мирное время. Готов выполнять любое поручение партии.

Образование пехотное училище и самостоятельное чтение.

Командовал взводом. Под судом и следствием не был.

Партийных взысканий не имею.

Помню устав партии, отрывки из программы истории партии, отдельные места из опубликованных работ товарища Сталина.

Ненавижу гадов живущих в тылу за счет воровства и грабежей, слез голодных детей и женщин.

Холост. Здесь проживала невеста. Недавно она погибла от болезни. Узнал об этом только здесь.

Опыта гражданской жизни не помню, навыков не военной работы не имею. Если возможно, хотел бы служить в органах милиции, охранять покой и спокойствие граждан, бороться с врагами социалистического образа жизни». Я перечитал написанное, поморщился и почесал по извечной привычке затруднительных ситуаций затылок. Коряво. Нет нужной идейности, нужно по-другому… Но как? Не знаю я современных реалий, привычных оборотов и выражений.

В постперестроечный период, когда подавляющее большинство соревновалось в размере дерьма, вываленного на партию, абсолютно забылось, что партия не только бесполезный аппарат «паразитирующий на теле государства», но прежде всего орган управления. В нем шел большой объём бумагооборота, а значит, выработалась своя версия «канцеляра» — подвида русского языка предназначенного для документов. У Даля словарь называется «Живага русского языка». Можно подумать, что язык документов не меняется. А он гад меняется с ещё большей скоростью: с каждым съездом и пленумом, сменой руководителя и написанной им работой. Любой знаток языка моментом обозначит свою «чуждость», не только употребив в неправильном месте речевой штамп, но и просто «упустив» его в документе в целом.

Любой государственный документ это набор языколомных оборотов и штампов. А для «органов» — флажок: «Обратите на меня внимание».

Не, пусть лучше будет «госканцеляр» — на «партканцеляре» спалят сходу.

Вежливо постучав, открываю дверь.

— Вы зачем там сидите? Что значит — ничего нет? Вам партия доверие оказала, вот и оправдывайте его, а не ищите оправдания! Где хотите и как, но завтра должно быть сделано! — ярился праведным негодованием голос хозяина кабинета.

— Пораспустились вы там, на фронте, — зло пробормотал он, резким движением опуская трубку на рычаги, и поднял на меня взгляд.

Он был невысокий, полный, с явно выпирающим животиком, выбритой головой и одет в плотно обтягивающую офицерскую тужурку без погон, но с колодками наград.

— Слушаю Вас! — голос приобрел официальную вежливую сухость занятого человека, вынужденно отрывающегося от важных дел на мелкую служебную необходимость.

Я протянул партбилет с вложенной в него писаниной, и опуская руку вдруг — «поплыл».

В глазах на мгновение потемнело. От головы до пяток пронесся острый режущий поток, и в мозгу проявилось мое собственное жизнеощущение. Протаяла во мне память Сергея-фронтовика — кусочек его жизни, острый и зазубренный осколок мальчишеского опыта.

У нас, в разведке, — «за словом в карман» никогда не лезли. В прошлом году был такой же, политрук гребаный! Тогда наша группа взяла пятерых немцев в их ближнем тылу. Группа… — в составе четырех человек. Редкость конечно, но немцы нам попались «дерзкие», попытались на нас наброситься и оружие отобрать. Идиоты! Обычно-то они — смирные, да покладистые. И говорят все, и унижаются. И плен для них — нормально. Это мы с гранатой, чтоб в плен живым не попасть… Одним словом, — вышли мы к своим только с одним пленным. Утащили его в штаб. Так эта сука, вместо благодарности, что-то там и «вякнула» про нас на допросе. Приходит ко мне майор-политрук и начинает мораль читать, и стращать всякими карами за расстрел пленных. Будто бы я их уже в нашем тылу порешил, а не в немецком… Сказал я ему тогда: «Товарищ майор, я сейчас пойду к генералу, и попрошу, чтобы вас завтра назначили командиром поиска». Послушал бы меня генерал. Этого «вояку» как ветром сдуло.

Меня качнуло и это заставило Юрия Николаевича поднять взгляд.