В помещениях полкового оркестра нашлась старенькая труба-корнет. Вот на ней он и играл, пока хватило дыхания, старинный кавалерийский сигнал: «Сбор».
Музыка не была красивой и звонкой, такой, какую играют настоящие трубачи. В ней звучала не одна фальшивая нота. Но это был сигнал, привычное ухо без труда узнавало мелодию.
Прошло несколько минут и…, под радостное ржание вожака, на плац вбежал табунок уланских коней.
Годы и годы службы приучили коней набору действий по сигналу трубы.
Легконогие красавцы, умницы и верные друзья. Они состарились под кавалерийским седлом.
Шаг их стал тяжел. Верность привычке не изменилась.
«Труба зовет!» В привычный строй! На плац! Сейчас придет друг и чем-то угостит, а может просто погладит и скажет ласково:
«Здравствуй мой хороший. Я тоже скучал по тебе в разлуке!».
Что же вы наделали глупые — построившись в привычную шеренгу на плацу?
Надменно выгнули лебединые шеи, игриво бьёте по земле копытом и гордые ждете ласковых слов, вкусных подарков: смотри друг-хозяин, какие мы сообразительные! Тебя нет, а я — вот, он! Услышал, прибежал и встал в строй, как и много раз до того!
И невдомек верному соратнику, что хозяин смахивает слезу, глядя на тебя, на твоё невольное предательство, на смех и радость победителей врагов надевающих на тебя узду.
Эх вы кони, кони верные уланские…
Украдкой грубой ладонью смахнул Юрась навернувшуюся слезу. Струганул сразу половину любовно вырезаемой фигурки.
— «Не-на-ви-жу! Проклятые тупые лошади!».
Летят в огонь обломки.
