Через сердце - [77]
— Стой! Люди! Сто-ой!
Вшибся с разбегу в самую середку, хрипел от задышки, глазом повел на раскинувшегося Епимаха, понял все сразу. Стал между зятем и Василь Петровичем:
— Вот что-ко. Послушайте, что скажу: кровь — не вода и стоит на счету. Сделаемся, люди, по закону, нельзя убивать самосудно.
— А он не убил? — завопили все. — На глазах убил!
— Погоди! Он убил, вы убьете, вас убьют — что будет? Брось, ребята! Нам Шуньгу надо рубить наново… хым… не войну играть. Так понимаю?
Молчали. Сказал еще кто-то:
— Погорели, так ему, вишь, и то радость.
И опять загалдели, сдвинулись наокруг.
— А вы его почто пожгли? — укорил Аврелыч.
— Кто пожег-то? Ну ты-ы! — окрысились старики.
— Епимах пожег, он Естегу на это дело науськал. Вот как!
— Кто сказал?
— Кто? Естега сказал, вот кто. Взял я его сейчас за вороток, потряс маленько… Под клятвой сознался, гадюка!
Не поверили старики, зашумели:
— Вали, значит, на мертвого, стерпит!
— Ишь ведь, что удумали!
Тут опять подскочил к председателю зять Епимахов:
— Почто же ты мово батю убил?
И ухватил его под руку Аврелыч:
— Ах ты, злой род, бросай камень, ну?! Как вы можете его судить, коли всем нам, может, теперь суд будет? Какая ваша власть над этим человеком? А?
Оглянулся на всех Аврелыч и поджал губы:
— Того не знаете… не в себе он. Ума сдвинулся.
И тут отпустили председателя. Стоял он тихо, поникло смотрел в землю. Волосьями завесился до самых глаз, а серые потрескавшиеся губы сошлись крепко зашитой скважиной. Не поднял глаз, не сказал слова.
Распахнул Аврелыч баньку, позвал:
— Зайди, друг! Как тебе ходить на воле, — бояться теперь тебя будут люди. Добром зайди.
И старики расступились на стороны, взгудели низко:
— Зайди!
Сам зашел председатель. Остановился еще на порожке, поглядел долго в глаза Аврелычу, будто проститься хотел или наказать что-то. Не выдержал, отвернулся Аврелыч, — мелко задрожал опаленными ресницами, спрятал зоркие глаза в далекий серый дым.
— Шпентель возьми, — сказал тихо председатель.
Расстегнул ворот, достал из-за пазухи печать, сорвал шнурок и незаметно сунул печать Аврелычу. Потом быстро, без оглядки заскочил председатель в темную дверь.
И прикрыл за ним тихо дверь Аврелыч.
Оглядел всех, хмыкнул сердито:
— Та-ак! Ну что? Сбились голова к голове, как овцы без пастуха! Куда теперь пойдем, по каким дорогам? Со старыми да малыми в куски теперь идти? Про нищую братию у людей под окнами петь? Гору золотую вспоминать? Так, что ли?..
В молчании застонали женские голоса. Сгрудились в темную кучу старики. И нахмурился жестким лицом Аврелыч:
— Живете тут, как проклятые!
Высунулся на это слово Люшка — божья хвала, взмахнул бороденкой:
— А наше житье не худое было!
— Хым… не худое! Вот оно какое было житье ваше: огнем полыхнуло да кровью отрыгнулось. Привели себя в разор, как теперь подымемся?
— Да уж как ни на есть, а надо, — откликнулись в толпе.
И еще крикнул кто-то:
— Надо в город бумагу писать — в высшее правление.
Все ухватились за это, завопили:
— Власть наша — должна пособить.
— Всем миром будем просить.
— Все в нужде стоим, все теперь ровные.
— Советская власть, она милостивая, она не оставит в слезах сирот своих.
— Пиши, Аврелыч, прошенье, — ты ходы-выходы знаешь. От всех пиши!
Переслушал всех Аврелыч, усмехнулся:
— «Власть наша милостивая»… То-то вот! Запели! Как беда накатила, тут и про власть вспомнили. На власть у нас надея велика, это так. А сами что скажем? Не сами ли беду на себя привели? Эх, люди, люди!.. Ну ладно… Старую Шуньгу огнем свело, надобно теперь новую ставить. Так вот какая теперь будет моя речь: надобно нам жить по новому уставу, хватит врозь глядеть. Видите, какое выходит дело: одной рукой не подымешь. Лесу-то, лесу сколь надо заготовить, а? Прямо говорю, коли не собьемся все в артель — не подымемся мы из разора. Вот… думайте теперь сами!..
Сказал свое Аврелыч и прочь пошел. Затоптались все бестолково, глядели вслед.
— Куды ж теперь мы-то? Не уходи от нас, мужик! Постой! Почто ты от нас отделяешься?
Приостановился Аврелыч, дернул губой:
— Хым… Докуда стоять тут будем? Надо топор насадить, пилу наточить, клинья-долотья собрать, фуганки-рубанки направить. Делов-то!..
— Так и мы за тобой! — всколыхнулись в толпе. — Дела у нас с тобой одинакие, мужик. Пойдем все, докуда стоять-то?
— Пошли, благословясь!
С шумом, с дружной говорью двинулись все за Аврелычем.
Остались на месте только старые старики. Молча стояли, щупали бороды.
Заревел тут опять зять Епимахов:
— А как же теперь батю-то мово?
И порешили старики отнести Епимаха в часовню, подняли на плечи тяжелое тело.
— Эко, какой был человек-кряж!
— Головой вперед заноси!
— Молитву пойте, старики.
И завел один голос плачевный канон:
Взяли на голос и другие:
Покрестился дед Люшка — божья хвала вслед Епимаху:
— Царство небесное, спокой дорогой!
Надел шапку и подивился:
— Те пошли струменты собирать, эти молитвы петь. Не знаешь, за кем и идти.
Заглянул еще в дверную щель на председателя:
— Вась? А, Вась?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.