Через сердце - [18]

— Кто из полков?

Несколько офицеров козырнули.

Тут, заметив Цилечку, начштаба двинулся дальше.

— Господа офицеры, попрошу на несколько минут.

И оглянулся через плечо:

— Мариша, а ты займись тут с барышней.

— Эх, счастье тебе привалило! — завистливо успел шепнуть Марише Гедеонов.

Офицеры подтянулись и, щеголевато отбивая шаг, двинулись за полковником. Кто-то, обернувшись украдкой, послал воздушный поцелуй.

Цилечка весело оглядела смущенного Маришу:

— Слышали приказ: занимайте же меня. Пойдемте сядем куда-нибудь, я устала от беготни. Дайте и мне папироску, тут никто не увидит.

Они дошли до ближайшей скамьи. Цилечка по-мальчишески закинула нога на ногу, сделала губы трубочкой и пустила по ветру серию мелких колечек.

— Видели? Ну-ка, сумейте так… Э, не получается! А еще мужчина, военный!..

Она посмотрела на его плечи:

— Ага, вы доброволец. Значит, вы за войну? Да? Неужели вы за войну?

Марише явственно послышалось осуждение в ее голосе.

— Да… то есть не совсем так, — сбился Мариша. — Я поехал сюда добровольцем. Но я не сделал ни одного выстрела. И на днях я уезжаю обратно, в тыл.

— Почему же вы поехали добровольцем?

Она допытывалась правды настойчиво и прямолинейно, не сводя внимательных глаз с Мариши.

— Хорошо, — сказал Мариша, — я вам сейчас во всем признаюсь. Я сделал ужасную глупость… или ошибку, может быть. Я поверил одному человеку больше, чем следовало, это я понял только здесь, на фронте. Знаете, было так… — Мариша прикрыл глаза и вытянул руку вперед. — «Идите, забыв себя», — я до сих пор слышу этот страшный голос. Дело было на большом митинге, были истерики, кого-то выносили на руках. И я тут же, не рассуждая, записался добровольцем. Вот и все.

— Значит, вас обманули? — сказала Цилечка понимающе, серьезно и легко коснулась его руки.

— Выходит, так, — согласился Мариша.

Они помолчали.

— Да, слова — опасная вещь. Их надо проверять, я это понял. — Мариша оживился. — Вы не знаете нашего переводчика, прапорщика Вильде? О, интересный человек! У него своя теория разоблачения слов. Слова, говорит он, только случайная и неверная форма понятий. Будучи нечестно употребляемы, они все дальше отходят от своего первичного смысла, затемняются, как бы зарастают коркой грязи. Получаются «слова в футлярах», по его выражению. Взять такое привычное уху слово: «война». «Война — это ангел, прекрасный и гневный, губящий неправду, карающий грех», — поет тут на вечерах наш штаб-бас, как его называют, поручик Гедеонов. Вильде предлагает заменить это стертое слово более точным: «человекобойня». Послушайте, что получается: «человекобойня — это ангел, прекрасный и гневный…» Слово разоблачено. Соответственно Вильде предлагает заменить слово «пушка»: «машина для убийства на дальнем расстоянии и для разрушения человеческих жилищ». И так далее. Если вот такими «очищенными» словами говорить о войне, сразу станет ясной ее ужасная бессмысленность, а творцы и вдохновители ее предстанут не больше как опасными преступниками. Вильде посмеивается, что эта его теория равноценна открытию способа деления атома в химии. Полный переворот, понимаете?

Цилечка кивнула головой:

— Это очень интересно. Какой он умный! Я над этим никогда не думала.

— Вильде мне все твердит, — продолжал с увлечением Мариша, — что только молодежь, вступающая в жизнь сейчас, может его правильно понимать. «Вы, — говорит он, — со свежим слухом, вы должны пробовать теперь каждое слово на молодой зубок, что оно подлинно значит». Вот он все меня и обрабатывает. А я теперь — вас. А вы — еще кого-нибудь. Правда? Так и пойдет по всему свету…

Они внимательно посмотрели друг на друга и дружелюбно засмеялись.

— Пойдемте, проводите меня, — поднялась Цилечка, — и приходите ко мне, хорошо? Вы когда уезжаете?

— Не знаю еще, — запнулся Мариша, — дядя все задерживает отъезд. С другой стороны, как-то неловко уезжать сейчас. Все будут смеяться… Как вы думаете, это не будет дезертирством? Перед вами, перед самим собой? Только скажите правду!.. Как вы скажете, так я и сделаю.

— Я подумаю, потом вам скажу. Идет?

Цилечка приятельски просунула руку ему под локоть, они зашагали в ногу.

Вечером, открыв дверь в свою комнату, Мариша увидел высокого голого человека, стоявшего в железном тазу посреди комнаты. Перед ним стоял незнакомый солдат, держа на вытянутых руках полотенце. Весь пол вокруг был залит водой.

Плечи человека дымились. В комнате душно пахло ароматом дорогого мыла, смешанным с крепким запахом пота.

Мариша заметил мощную спину в лохмотьях черной шерсти и непомерно малый, обезьяний задок человека и повернулся, чтобы уйти.

— Извините меня, — остановил его густой, мягко-притягательный голос, — не спросясь, влез в вашу комнату. Насвинячили мы тут. Федька сейчас вытрет насухо и проветрит.

Человек повернул к Марише красивую взлохмаченную голову и накрылся простыней.

«Всемирный Цыган, — догадался Мариша, и сердце его екнуло. — Значит, все то — правда, что говорили за завтраком…»

Это загадочное имя Мариша часто слышал в штабе. Так назвал его однажды Вильде, и кличка эта удержалась.

Штабные говорили о нем с восхищением и завистью. Это был крупный интендантский чин. В штабе рассказывали о его темных сделках с продувными поставщиками, о скандальных слухах, связанных с его именем, о веселой ловкости «этого арапа», умевшего кому угодно замазать рот щедрой взяткой.