Через сердце - [169]
Сергей Ильич видел перед собой молодого бригадира, сказавшего здесь смелую, прямую речь. Разве он не такой? Разве таких, как он, мало? Разве такие люди думают только о выгоде? Нет, другие ветры дуют им под крылья и поднимают на высоту. Перед ними великая цель, они — строители коммунистического общества, где не будет места житейской корысти и мелкому себялюбию.
И когда говорили здесь о зарезанном племенном бычке, о загубленной жеребой кобыле, об украденном клевере, о литрах молока, недоданных государству, — все это важно, все не должно быть забыто, за все надо спросить ответ. Это не мелочи, нет у нас малых дел, все: складывается вместе, и все служит одной великой цели.
— Зря вы жаловались на народ, — обернулся Сергей Ильич к председателю. — Народ у вас хороший! Советский народ! Для меня картина ясна: если бы вы были хорошим руководителем, сено у вас было бы убрано, а колхоз не сидел бы в яме. Правильно я говорю? — спросил он слушателей.
— Точно! Правильно! Верно! — откликнулись с разных концов уверенные голоса.
Так закончилось это собрание. Легко и споро прошла деловая часть. Решено было с утра выходить на сенокос. Бригадиры распределили участки. Черепанов объяснил, как устраиваются вешала.
И народ повалил к выходу.
Молодой бригадир подошел к Сергею Ильичу:
— Благодарим вас за постановку доклада.
— Постановку? — улыбаясь, переспросил Сергей Ильич: слово это отзывалось чем-то театральным.
— Ну, не знаю, как сказать! — смутился бригадир. — У нас ведь докладчики какие бывают? Только и услышишь, что нормы да проценты. А вы по-другому. Верно, что крылья поднимает. Почаще приезжали бы!..
Редко какая другая похвала доставляла больше удовольствия Сергею Ильичу. Парни и девушки подходили к нему. Они ничего ему не говорили, но Сергей Ильич сам чувствовал в этом влажном блеске глаз и в крепком пожатии загрубелых рук идущую к сердцу ласку.
Изба скоро опустела. Заспанная хозяйка наскоро подмела пол, раскидала на нем солому и постелила сеннички.
Сергей Ильич разделся и лег. Завернувшись с головой в пахнувшее уютной домашностью одеяло, он пытался мысленно охватить огромные впечатления этого дня. Сколько людей прошло перед глазами! Какие интересные выводы можно сделать! Вот она, жизнь!
Да, революция перепахала все наново, но сколько еще живучих остатков! Они таятся в глубине, прорастают, приспосабливаются, приобретают покровительственную окраску. Много еще надо здесь поработать!..
Из черной тарелочки под потолком четырежды упали на изголовье торопливые четверти колоколов кремлевской башни. Большой колокол медленно пробил полночь. Надо спать. Утром в путь, дальше.
За столом Черепанов еще просматривал вместе с председателем какие-то отчеты.
Сквозь подступавшую дремоту Сергей Ильич слышал его поучающий голос:
— Так дальше дело не пойдет! Пойми, голова! Ты свертываешь крылья, как сказал товарищ докладчик. Да еще слушаешь Пестракова, — тот и вовсе бескрылый жук. А ты его передовиком выставляешь! Не видишь ты настоящих-то передовиков, мешаешь им развернуть крылья… Вот в чем дело, друг!
Сергей Ильич удовлетворенно усмехнулся:
«Понял! Дошла и до этого жука моя аллегория!..»
Это было последнее впечатление того дня. Оно казалось особенно приятным.
1952—1953
АЛЕКСАНДР ЗУЕВ И ЕГО КНИГИ
Это было очень давно. Кажется, в тридцать седьмом или тридцать восьмом году. По крайней мере, так подсказывает мне память детства: я еще совсем мальчишка, и родители ругают меня за не «ту книгу», которую мне положено читать по возрасту. А я доказываю им, что ведь книга-то эта издана Детиздатом и, значит, она для детей. Не помню уж точно, убедил ли я родителей, но разговор такой помню и книгу запомнил на всю жизнь. Может быть, потому, что название у нее было необыкновенное — «Остров смерти», и еще было далекое, почти экзотическое слово «Мудьюг», а самое главное — увлекательная история борьбы за советскую власть, английская контрразведка и интервенты на нашем Севере, восстание заключенных в каторжной тюрьме и их смелый побег, организованный большевиками. Врезалась в память и фамилия одного из героев книги, коммуниста Шумкова, — человека страстной убежденности и героизма, главного героя, ибо именно он организовал побег из каторжной тюрьмы на острове Мудьюге в первые революционные годы, о которых мы, мальчишки, в конце тридцатых годов мечтали, как уже о чем-то невозможно-несбыточном…
Все запомнил я тогда, но вот, увы, главного не запомнил. Не запомнил имени автора книги и узнал его уже значительно позже, сам возвратившись с другой войны и перечитав ту старую, довоенную, любимую мною повесть «Остров смерти» уже под другим названием — «Свист крыльев»…
Так соединились для меня в одно довоенное и послевоенное. В довоенном — «Остров смерти» («Свист крыльев»), в послевоенном — впервые прочитанные повести «Мир подписан», «Тайбола», «Повесть о старом Зимуе», «Пустой берег», рассказы «Проводы», «Через сердце». Все это написал Александр Никанорович Зуев — писатель, с моей точки зрения, поразительный и еще, увы, недооцененный нашей критикой, писатель истинно русский по языку и манере и по-настоящему интернациональный, советский по взглядам и убеждениям, по книгам которого можно изучать не только историю нашей новой страны, а и все перипетии возникновения на земле человека нового, невиданного доселе общества — социалистического.
