Через Лету обратно (Запоздалый шестидесятник) - [11]

«Ну прямо “Свобода на баррикадах” Делакруа! Куда ж она их поведет?» — подумал я опасливо. Быть может, отстать?

Но тут она сама вдруг остановилась, обернулась и, вытянув руку вперед ладонью, остановила народ:

— Стоп! Не сейчас!

И «войско» ее разочарованно разбрелось. Куда же, интересно, они так вдохновенно шли?

— Мои люди! — довольная, объяснила она. — К нам в медпункт тут кто только не обращался! А с этими вечно что-нибудь!

Вошли в Балтийский вокзал. Куда-то поедем? Но оказалось, конечная точка. Над пустой уже платформой большой красный крест и табличка «Милиция».

— Не! — рукой махнула на красный крест. — Там теперь начальник — козел! Но у меня тут кореш есть!

И мы вошли в милицию.

Отгороженный прилавком (наверное, термин неточный), сидел рыжий веснушчатый лейтенант. С другой стороны стола — в упор освещенный лампой, совсем молодой пацан.

— Нашел кого изнасиловать! — укоризненно говорил дежурный.

— Так кто ж знал! — покаянно произнес подозреваемый… или уже не «подозреваемый»? Не берусь судить.

— Привет, Рома! — проговорила она — Пустишь?

Не прерывая воспитательной беседы, Рома положил на стойку крупный ключ. Она вопросительно глянула на меня. Я уверенно кивнул.

Мы двинулись по узкому коридору. Она с ходу открыла тяжелую дверь, и мы вошли в камеру. Синее почему-то освещение. Бр-р.

— Что? Не нравится? — удивилась она.

— Да нет. Ничего!

— Тогда давай ложись.

Выбор невелик: три дощатых шконки вдоль стен.

Я лег на правую, с наслаждением вытянув ноги. Римма легла напротив.

— Здесь — ни-ни! — строго сказала она.

— Понял.

Глубокий освежающий сон?

Но поначалу не вышло.

— К вам гость!

И Рома впустил «раскаявшегося»… или еще не совсем? Тот лег между нами, на среднюю шконку. Причем, что мне не понравилось, с Риммой голова к голове! Ну а если ногами к голове, тебе бы понравилось? Успокойся.

Она тут же безмятежно заснула, причем с улыбкой на устах. Залюбовался ею: ну чистый ангел!

Подозреваемый (верный ли термин?) тоже довольно быстро заснул. Ни в чем, видно, таком, чтобы совсем уж плохом, себя не подозревал. Не скажу, чтобы и я долго страдал. Мелькнула только одна странная мысль: одобрит ли Гуня этот сюжет?

Пробуждение, однако, было ужасным. Первый укор — как же я докатился сюда? И мучительный вопрос — почему-то Римма и подозреваемый поменялись местами: теперь она лежала со мной голова к голове — что между ними было? Или — между нами? Страдал. Но когда они оба сели, зевая и почесываясь, глядели друг на друга абсолютно равнодушно. Заскрипела тяжелая дверь.

— Рота, подъем! На выход! Э, а ты куда? — Рома остановил раскаявшегося подозреваемого, который, надо сказать, бурных сцен не устраивал и охотно лег досыпать.

Действительно, рановато. Мы вышли на площадь. Да, знобящий рассвет! Особенно с голодухи и недосыпа. Из какого это произведения: «Зевота трясла меня, как пса»?

На Обводном возле моста плавали утки — весь Обводный замерз, и лишь живительный ток канализации согревал затуманенную полынью. Утки ныряли.

— Никому я на фиг не нужна, — вздохнула Римма.

Впрочем, с той стороны площади ей уже махали ханыги.

— Почему же? Ты мне нужна. Ты — моя любимая! — Сам холодея от этих слов, произнес я.

— Правда?! — Она подняла глаза.

Бегство в Египет

Проснувшись, я увидел рядом гладкие черные волосы на тонком плече. Она почувствовала мое движение и, блаженно замычав, повернулась всем телом и обняла меня. «Кого, интересно, она обнимает?» — подумал я. Но когда голова к голове, то мысли, видимо, передаются. Щекой я почувствовал ее улыбку.

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты? А я знаю! — Она еще крепче прижалась ко мне.

…Каждое утро мы прыгали из номера прямо в песок, сильно охладившийся за ночь, поэтому мы бежали к воде несколько косоного, не на полной ступне; особенно смешно это получалось у нее: она еще специально дурачилась!

Завтракали у моря — ярко-синее, мутно-малахитовое на далеких рифах. Денег, слава богу, хватало! Гонорары, переводы. Пенсия агромадная — за свирепый труд!

Уже в завтрак она «гоняла» свой телефончик. Чему-то усмехалась. Показывала иногда мне. Покойник на каталке и какой-то загадочный холм под простыней.

— Ты, что ли, снимала?

— Да нет, — отвечала. — В интернете висит.

Похоже, нам не хватало тем для бесед. Я-то мог разглагольствовать о чем угодно часами!.. Но вот она как-то не находила — о чем со мной. Иногда, явно волнуясь, собиралась что-то сказать и тут же вдруг осекалась:

— Не надо!

— Почему?

— Не понравится! — вздыхала она.

Берегла меня? А может, и правильно! Я не все люблю. И не всегда понимаю, почему такой «отбор» у нее?

Любовалась чем-то на экранчике… Отдергивала.

— Не! — усмехалась. — Тебе нельзя!

Что я — маленький мальчик? Да вроде нет. Считал себя циником. А тут — не дорос?

Долго, не вспоминая меня, гоняла картинки, потом, вспомнив, смотрела на картинку… потом на меня. И каждый раз говорила:

— Нет, — и гнала свое кино дальше.

Чем же я не гожусь для современности? Нестыковка культур? Там — только чрезвычайное. А что у меня? Пишу год. Год печатаю. Еще год жду одной рецензии, затем всю жизнь — писем читателей. А тут — щелк, и готово! Сокрушительный успех. Чего же им перековываться на нас?