Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [21]
Лидеры тори чувствовали, что для умиротворения Гитлера необходимо сместить Черчилля с позиции лидера. Томас Джонс, доверенное лицо премьер-министра Болдуина, посвятил целые годы тому, чтобы удерживать Черчилля на обочине большой политики. В 1934 г. Джонс откровенничал с другом: «Правы они или нет, но самые разные люди, встречавшиеся с Гитлером, убеждены, что он выступает за мир»[233]. Джонс, являвшийся одним из таких людей, написал два года спустя: «Мы располагаем многочисленными свидетельствами стремления немцев всех общественных слоев оставаться с нами в дружеских отношениях»[234]. Сам совершив паломничество и встретившись с вождем Германии, Джонс доложил Болдуину: «Гитлер верит в Вас и верит, что только Вы в нашей стране можете добиться переориентации Англии, Франции и Германии, которой он жаждет»[235]. Далее Джонс призвал «решительно выступить за союз с Германией», чем потряс даже некоторых соратников[236].
В результате этого политического раскола вплоть до 1939 года Черчилля будут считать, как подытожил историк Тони Джадт, «сверходаренным аутсайдером: он слишком хорош, чтобы его игнорировать, но слишком нетрадиционен и “ненадежен” для назначения на высший пост»[237]. Другие политики считали его сумасбродом, у которого больше энергии, чем разума, и который непоколебим во взглядах, но не способен быть верным партии. «Все мы знаем, что в нашей политике нет ничего более устаревшего, чем Уинстон Черчилль десятилетней давности»[238], – глумился звезда Либеральной партии Герберт Сэмюэл на парламентских дебатах в марте 1930 года. Через несколько лет Сэмюэл сравнит Черчилля, занимающегося оборонной политикой, с «несущимся в приступе амока малайцем»[239]. Когда Черчилль, выступая в Оксфордском университете в 1934 г., заявил, что опасается за безопасность Англии, то услышал, по словам его официального биографа Мартина Гилберта, «издевательский смех»[240]. В феврале 1935 г. сэр Сэмюэл Гор, видный тори, уверял редактора Manchester Guardian, что «едва ли найдется хоть один тори, готовый принять Черчилля в качестве лидера партии или премьер-министра»[241].
Пожалуй, самым болезненным оказался укол, нанесенный в мае 1935 г. Томасом Сесилом Муром, консервативным членом парламента: «При всем нежелании критиковать кого-либо на закате его карьеры ничто не может оправдать достопочтенного члена парламента от Эппинга [Черчилля], вся речь которого буквально пропитана убеждением, что Германия вооружается, готовясь к войне»[242]. Другой консерватор после обеда с Черчиллем записал в дневнике, что тот показался ему «очень неуравновешенным»[243]. С учетом этого вала критики неудивительно, что к концу 1936 г. Черчилль, пусть на мгновение, допустил мысль, что его политическая карьера «окончена»[244]. Черчилль не говорит, верил ли в это он сам, но отмечает в мемуарах: «Практически все сходились на том, что моя политическая жизнь наконец завершена»[245].
Невозможность назначения Черчилля на пост премьер-министра стала ключевой мыслью его оппонентов. «Какие бы опасности ни грозили нашей стране, перспектива правительства, сформированного мистером Черчиллем… и другими, не является тем, чего следует опасаться»[246], – со смешком сказал барон Понсонби Шёлбредский в палате лордов. Понсонби, отец которого был личным секретарем королевы Виктории, а дед сражался при Ватерлоо[247], продолжил рассуждать об этой опасности, заявив в палате лордов, что однажды, возможно, придется заключить Черчилля в тюрьму: «Я с величайшим восхищением отношусь к таланту мистера Черчилля в парламентской борьбе, к его литературным и художественным дарованиям, но всегда считал, что во время кризиса он должен быть изолирован одним из первых»[248]. Примерно в то же время лорд Моэм заявил, что Черчилля лучше всего «расстрелять или повесить»[249].
Изоляция Черчилля усугубилась в декабре 1936 г., когда он поддержал короля Эдуарда VIII во время кризиса, вызванного спорами о том, должен ли король отказаться от своего желания жениться на разведенной американке миссис Уоллис Симпсон. В этой поддержке кое-кто углядел выпад Черчилля против аристократии, пытавшейся обуздать короля, которого поддерживали народные массы. Черчилль, заняв сторону Эдуарда, также бросил вызов собственной партии и ее лидеру, премьер-министру Болдуину. Поддержка Черчиллем короля поставила в тупик историков, особенно в свете проявившихся впоследствии фашистских симпатий Эдуарда. Скорее всего, традиционализм Черчилля, его любовь к «королю и стране» повлияли на его суждение.
Когда Черчилль выступил против своей партии в палате общин, его яростно освистали. Багровый от ярости, он выкрикнул Болдуину: «Вы не успокоитесь, пока не сломаете его, верно?»[250] В тот день он сказал другу, что считает свою политическую карьеру законченной.
На короля действительно давили. На рождественских представлениях в том месяце английские школьники шокировали родителей и учителей, распевая:
Слышишь, ангелы поют:
Миссис Симпсон сцапала нашего короля[251].
«Для высших классов ее американское происхождение хуже ее развода»[252], – заметил убежденный сноб Гарольд Николсон.
