Чем я хуже? - [28]

— Ясно. А людские потери?

— Извини, Саша, но эти сведения засекречены. И еще должен тебе сказать: БТ-7, которые начали выпускать — это тебе не пятые. У них и броня лобовая толще чуть ли не в два раза; и башня лучше — конической формы; и часть корпуса не на заклепках, а сваркой соединяется; и в ходовой части изменения; и в двигателе. Надежнее танк стал, и запас хода увеличился. Перевооружаемся постепенно.

— Но бронирование ведь все равно только противопульное, а не противоснарядное?

— Ишь ты, какой привередливый. Все броня тебе тонкая. Так ведь БТ — танк легкий по своему классу. Как же ему противоснарядную броню поставишь? Ходовая вес не выдержит. Толстая броня — это у средних танков и тяжелых, лапоть ты шоферский, не в обиду тебе будет сказано. Есть, если помнишь, в Красной Армии и такие. А как же. Возьмем, к примеру, средние Т-28. Вот их противоснарядную лобовую броню 37-мм пушка «возьмет» только метров с двухсот, с большего расстояния снаряд, как правило, рикошетирует. А 76-мм орудие самого Т-28 и с полкилометра уничтожит и противотанковую пушку, и танк, аналогичный нашему БТ или «двадцать шестому». Плюс еще у него две пулеметные башни. Вражеской пехоте мало не покажется!

— А борт у «двадцать восьмого» тоньше лобовой брони?

— Ну, тоньше. Тут ты прав. В борт, если с фланга или из засады, его вполне можно взять 37-мм снарядом метров уже с восьмисот. Это да. Ну, что тут можно сказать? Смотри в оба и не подставляйся. А в целом, Саша, наши бронетанковые части вполне на уровне европейских армий. Если придется воевать — сдюжим и победим: «Броня крепка и танки наши быстры…».

— Понял. А вы в Харьков, случайно, не на наш завод приехали? Не на паровозостроительный?

— Сашка, — засмеялся танкист, — ты какой-то странный после аварии стал. Ну, разве об этом спрашивают?

— Да, — пожал широкими плечами «Сашка», — просто я знаю, что у нас на заводе ваши БТ как раз и делают. Вот и подумал, что вы по этому вопросу. И еще я слышал, что у нас принципиально новый средний танк в конструкторском бюро разработали, сейчас испытывают.

— Так, — посерьезнел танкист, — я тебя не слышал, а ты меня не спрашивал. Кру-у-гом! Шагом марш к себе в комнату!

— Есть, товарищ майор, кругом и шагом марш к себе в комнату! — улыбнулся «Сашка», шутливо козырнул и ушел с кухни.

Зайдя к себе, он, пока не вернулась с работы Клава, припрятал купленные на почте конверты и бумагу на полке за книгами.

На следующее утро, проводив жену на работу, Алексей Валентинович остался дома, претворять в жизнь намеченный план. Он отвернул с круглого стола скатерть, чтобы, не дай бог, не испачкать, нашел в тумбочке деревянную перьевую ручку, всю в темных потеках белую чернильницу-непроливайку и почти полный пузырек чернил, достал с книжной полки припрятанное накануне и уселся за работу. Писать перьевой ручкой (правда, больше авторучкой), в отличие от обращения с опасной бритвой или примусом, он умел. Еще будучи студентом, Алексей Валентинович нашел как-то в дедушкином столе китайскую авторучку с золотым пером и решил, для прикола, писать ей на занятиях в институте. Ему понравилось: золотое перо радовало глаз, мягко и легко скользило по бумаге, клякс не оставляло; на устаревшую красивую ручку обращали внимание и приятели, и окружающие девушки, и преподаватели. Но и обычной, без встроенного чернильного резервуара, ручкой писать ему изредка тоже приходилось — на всех советских почтах к услугам посетителей были исключительно они. Телеграмму дать, подписку на газету или журнал оформить, где-нибудь расписаться — стальное скрипучее перо и замызганная чернильница к твоим услугам.

Алексей Валентинович наполнил Клавину чернильницу, взял тонкую, неудобную для его грубой лапищи ручку и опробовал на чистом листе. Клавина ручка, к сожалению, таким совершенством, как дедушкина, не отличалась: стальное перо шло по бумаге, поскрипывая, чернил хватило едва на несколько слов. Почерк на бумаге получался не его, очевидно, Нефедова. Поупражнявшись некоторое время в чистописании, Алексей Валентинович решил, что уже вспомнил давно забытое умение и может приступить к задуманному; глянул на перепачканные посиневшие руки и решил сперва их помыть. В коридоре он столкнулся с идущим по коридору соседом-танкистом и не сразу его узнал.

Вместо вчерашнего совершенно непрезентабельного лысого мужика в майке и обвисших галифе, на него шел, тяжело печатая шаг блестящими сапожищами по деревянным прогибающимся половицам, бравый красный командир в сером отутюженном костюме с черным портфелем в руке. Одет он был для Алексея Валентиновича (считающего, что он разбирается в военной форме того времени) непривычно. Никакой тебе командирской гимнастерки, туго перетянутой ремнем и портупеей, никаких тебе широченных галифе над начищенными хромовыми сапогами. Нет.

Выглаженные прямые брюки со стрелками навыпуск скрывали голенища сапог; отложной воротник френча с накладными карманами открывал белоснежную рубашку с черным галстуком; на левой стороне груди гордо горел рубиновой эмалью редкий в те мирные годы орден Красной Звезды (в Испании был, что ли?); черные петлицы с двумя красными шпалами и золотистой эмблемой танка; красные нарукавные шевроны; широкий командирский поясной ремень, поддержанный одним узким плечевым, и надвинутая до бровей серая же фуражка. Не знал о такой форме Алексей Валентинович, либо не обращал внимания. Век живи — век учись. Майор переложил портфель в левую руку, улыбнулся и хотел поздороваться, но увидев вымазанные чернилами пальцы «Саши», рассмеялся и просто похлопал его по круглому плечу: