Чем я хуже? - [27]

— Спасибо, Саша. Не ожидал, — еще раз, уже крепче, пожал ему руку явно удивленный Сергей.

— Ты мне скажи, если можешь, что отцу инкриминируют?

— Инкриминируют? Заговорил ты как-то для своего кругозора не привычно.

— Сам удивляюсь. Последствия аварии, наверное. Так в чем его обвиняют?

— Германский шпион… Мой отец, сказали, германский шпион. Сами же его в Германию в командировки отправляли, а теперь — шпион.

— Вас с матерью пока не трогают?

— Пока нет. Только уплотнить обещали. Велели две комнаты освободить.

— Да-а-а… Сочувствую, Сергей. Честно сочувствую и, хоть я твоего отца сейчас и не помню, но уверен — это напраслину кто-то зачем-то на него возвел. А насчет Германии… Я после аварии стал немножко, как мне кажется, провидцем. Так вот, думаю, что уже скоро Германия из вражеской страны внезапно станет для нас дружественной, невзирая на фашизм. На пару лет. Глядишь, и пересмотрят его «шпионство».

Когда Алексей Валентинович переступил порог своей квартиры, его окликнул куривший на кухне бритый на лысо крепкий хоть и невысокий мужчина в обтягивающей майке и неряшливо обвисших по бокам галифе защитного цвета.

— Здорово, Сашка, — приветливо улыбаясь, крепко пожал ему руку мужчина. — Ты, говорят, в аварию попал? Память потерял?

— Здравия желаю, товарищ майор, — улыбнулся в ответ «Сашка», уловив в чертах лица незнакомца схожесть с соседкой бабой Раей, — память потерял. Верно. Но, я догадываюсь, что вы — Исаак Персов, майор, командир танкового батальона, как напомнили мне вчера ваши родители. Очень уж на маму вашу похожи.

— Точно, — засмеялся Персов, — похож! Все говорят. А Клава где?

— На работе, я думаю, — передернул плечами Алексей Валентинович.

— А вы теперь с ней порознь домой возвращаетесь?

— Так я на больничном неделю буду прохлаждаться, — показал на забинтованный лоб Алексей Валентинович.

— А! Ясно. Ну, выздоравливай. Восстанавливай память.

— Слушаюсь, товарищ майор, — шутливо козырнул к кепке Алексей Валентинович, — а вы мне в этом хоть немного не поможете?

— Давай помогу, если смогу. Что от меня требуется?

— Сейчас у вас время хоть немного есть? Ответить мне на некоторые вопросы.

— Есть, Саша. Садись. Чего стоять? Спрашивай.

«Саша» присел на табурет напротив пускающего табачный дым майора.

— Вот вы мне скажите, если это не военная тайна: у вас в батальоне какие танки?

— Да, в принципе, не тайна. Разные у меня танки: и Т-26, и БТ.

— А БТ пятые или седьмые?

— То есть, Саша, меня ты не помнишь, а какие танки БТ бывают, не забыл?

— Вот такое у меня с памятью после сотрясения мозга произошло. Представляете? Врачи объяснить не могут.

— Ясно, что ничего не ясно. Ну, ладно, я не доктор, чтобы с причудами твоей памяти разбираться. А насчет танков просветить могу, в пределах разумного, конечно. Пятые у нас в линейных подразделениях. Седьмой только у меня, как у комбата.

— И что вы можете о них сказать, годятся они, по вашему мнению, для современной войны?

— Название Халхин-Гол тебе о чем-нибудь говорит?

— Представьте себе, говорит. В Монголии речка есть такая. По-моему с мая мы там с японцами воюем. Военный конфликт, так сказать. Вроде, к концу идет, побеждаем. Это я в газетах прочел, — решил объяснить «Саша». — А так — не помнил.

— Правильно говоришь, побеждаем. Друга я своего в госпитале проведывал, училище мы с ним одно оканчивали. Он в июльских танковых боях участвовал, ротой бэтэшек командовал. Говорит, машины хорошо себя показали: быстрые, маневренные, надежные, орудие мощное — 45-мм. Самураи не устояли.

— У японцев ведь танки аналогичные по бронированию и вооружению?

— Ну, в принципе, да. На большинстве «японцев» орудие даже чуть меньшего калибра — 37-мм, а броня да, примерно такая же.

— И даже этим меньшим, чем у нас, калибром они ведь наши танки, при попадании, успешно дырявили. Так?

— Так. И обычные противотанковые пушки у них того же калибра. С километра они нас пробивают, хоть из пушки, хоть из танка. Даже в лоб. Как и мы их. Но, не каждое попадание выводит из строя экипаж и саму машину. Были случаи, когда танк получал в одном бою даже несколько пробоин, кто-то из экипажа был убит или ранен, но остальные продолжали выполнять поставленную боевую задачу.

— Но ведь бронебойный снаряд, пробив броню танка, взрывается внутри. Это ведь не просто стальная болванка — у него и взрывчатый состав хоть и в небольшом количестве, но имеется.

— Взрывается, — согласился майор. — Но не всегда это приводит к гибели всего экипажа. Бывает, попав в башню со стороны, скажем, командира, он оставляет невредимым башенного стрелка, защищенного от его осколков казенником пушки и гильзоулавливателем. Хотя, конечно, всяко бывало. Лучше, понятное дело, суметь маневром от огня уклониться или своим пулеметно-орудийным огнем врага так прижать, чтобы не дать ему гаду прицельно выстрелить. Друг рассказывал: его танк несколько раз подбивали. Было дело, и его башенный стрелок погиб, а он только царапинами отделался. И горел он в танке, но в тот раз весь экипаж целым остался — успели покинуть машину. В общем, по итогам июльских боев, в его роте примерно треть танков выбыла безвозвратно — ремонту и восстановлению не подлежала, а вообще подбитыми были больше половины, но часть потом отремонтировали. Многие — даже по нескольку раз после боя чинили.