Чем я хуже? - [25]

Милиционер быстро перебрал пачку, обращая внимание на даты:

— Гражданин Нефедов, а зачем вы сейчас читали старые газеты? Вы что, в прошлые дни их не читали?

— Я память потерял при аварии, головой сильно ударился, — гражданин «Нефедов» опять показал на перебинтованный лоб. — Об этом и справка имеется. Она в заводской санчасти. Вот, теперь газеты читаю. Пытаюсь ее, память в смысле, восстановить.

— Справку покажите.

— Так я же вам сказал: она в заводской санчасти.

— Значит, справки не имеется. Ясно. Пройдемте со мной в отделение для выяснения.

— Слушай, товарищ отделенный командир, какое тебе нужно выяснение? У тебя мои документы. Моя справка — на заводе. Хочешь, я голову разбинтую — швы на лбу посмотришь?

— Я не доктор, чтобы швы проверять, — спрятал документы Нефедова к себе в нагрудный карман белой гимнастерки доставучий милиционер. — Пройдемте, гражданин.

— А я не понимаю, товарищ милиционер, и чего ты ко мне привязался? — начал закипать Алексей Валентинович. — Сидит себе рабочий человек тихо, мирно в парке на лавочке отдыхает. Документы имеются. Что тебе не так? Шпийона мечтаешь поймать? Или прогульщика? Если я много газет читаю — значит, по-твоему, только сегодня границу перешел и хочу побыстрее познакомиться с советской действительностью? Так что ли?

— Гражданин! — повысил голос милиционер и положил руку на желтую кобуру нагана, сдвинутую у него по ремню назад. — Не заставляйте меня применять оружие!

— Ох, везет мне сегодня на чересчур бдительных служивых с оружием, — вздохнул Алексей Валентинович, упрямо продолжая сидеть. — Уже второй сегодня за револьвер хватается. Ну, достанешь ты свою, как ваши подопечные уркаганы говорят, «волыну». И чего? А я буду продолжать сидеть на лавочке. Ты что пристрелишь меня за это? Я тебе сопротивления не оказываю, не нападаю. Просто сижу. Глянь, служивый: уже зеваки вокруг нас собираются. Выстрелишь в меня — найдется, кому подтвердить, что я тебя и пальцем не трогал и не убегал. Я добропорядочный советский гражданин, комсомолец, шофер-стахановец, три тысячи километров без капремонта (добавил себе почетное звание и назвал от фонаря километраж Алексей Валентинович), физкультурник, победитель городских и республиканских соревнований по военному троеборью. И ты мне не даешь спокойно отдыхать? В участок меня тащишь? Чай не царский режим! Дискредитируешь? Зачем мой отец Зимний брал? Ты на чью мельницу воду льешь, голуба? На буржуазно-империалистическую или нацистско-фашистскую? На самурайскую японскую или на белопанскую польскую? А может, ты замаскированный ежовский выкормыш или белогвардейский перевертыш? — понесло Алексея Валентиновича, как когда-то книжного Остапа. — Троцкист скрытый? Правый уклонист? Бухарина под одеялом по ночам перечитываешь? Гегеля с его корешем Кантом наизусть цитируешь? Апрельские тезисы Ленина плохо в школе изучал? Второй том «Капитала» Карла Маркса недостаточно трудолюбиво штудировал? Ты вообще кто у нас: держиморда царская или милиционер советский?

Не подходя метров десяти, вокруг действительно стали собираться любопытные, радуясь бесплатному представлению. Милиционер покраснел, убрал руку от так и не расстегнутой кобуры и, уже явно жалел, что проявил излишнюю бдительность.

— Я вам документы не отдам, — похлопал он себя по карману гимнастерки.

— Да, пожалуйста, — ухмыльнулся Алексей Валентинович. — Я, как к себе домой приду — сей момент расскажу все своему соседу. Он сделает только один звонок (Алексей Валентинович проиллюстрировал количество звонков вытянутым вверх крупным указательным пальцем с ногтем в черной каемке). И ты мне, служивый, их сам в зубах, как собака палку на команду апорт, на четвереньках принесешь с тысячей извинений.

— А кто у вас сосед? — спросил милиционер, не отреагировавший на «собаку с палкой».

— Кто? А кто надо у меня сосед! Когда тебя твое же начальство продерет в одно неприличное к упоминанию в культурном обществе, особенно женском, но каждому живому человеческому организму необходимое место с крупным кварцевым песочком, тогда и узнаешь. Прямо этим местом сразу и почувствуешь. Потом до-олго сидеть без стона и горьких слез не сможешь. В туалет каждый раз будешь ходить с таким же удовольствием, как Достоевский на каторгу.

Ситуация для милиционера получалась патовая: ни вперед, ни назад, ни на месте.

— Что за шум, а драки нет? Р-разойдись граждане! — к месту перепалки, раздвигая плечами и свободной рукой зевак, подошел еще один молоденький среднего роста худенький милиционер с пустыми петлицами без нашивок — только одинокий эмалевый герб скучал на каждой. В другой руке улыбающийся милиционер держал мороженое, зажатое между двух вафель. Подтаявшее мороженое периодически теряло капли на утоптанную землю аллеи.

— Товарищ отделенный командир, что тут у вас? — спросил он, не переставая жизнерадостно улыбаться.

— Да вот, Денисюк, личность подозрительная имеется. Читает газеты недельной давности, меня каким-то Гегелем стращает, говорит совершенно непонятно. Надо бы его в отделение доставить — разобраться.

— Этот, что ли? — кивнул на Алексея Валентиновича жизнерадостный Денисюк и с откровенно написанным на лице удовольствием слизнул снизу тающее мороженное.