Чем я хуже? - [23]

— Ясно, — убрал руку от его груди Палыч. — Забудь этот разговор, Сашка. По-человечески прошу. Пошли обедать.

— Пойдемте. А разве мы сейчас о чем-то говорили?

— Вот-вот. Молоток. Вырастешь — кувалдой станешь.

После обеда они разошлись: «Сашка» — в сторону проходной, а все-таки не до конца убежденный в его амнезии Палыч — в цех.

Середина дня. Клава домой вернется еще не скоро, только к вечеру. Две безработных недели впереди. Алексею Валентиновичу захотелось в спокойной обстановке поразмышлять, обдумать дикую неправдоподобную ситуацию, в которой он помимо своей воли очутился. Закрыться в четырех стенах своей комнаты? Не прельщает. Да и соседи могут надоедать своим участием. На природе бы побродить, помозговать… А и впрямь. Почему бы и нет? Где у нас ближайшая природа? Черт его знает, где ближайшая, но парк Горького, как рассказывала Клава, уже существует. Кстати, а что было написано на табличке на боку трамвая, на котором он сюда ехал? Горпарк? Так чего тут думать? Ехать надо!

И он поехал. На конечной остановке возле парка, на кругу трамвая, Алексей Валентинович купил в газетном ларьке десяток газет, в том числе прошлодневных, и вышел на Сумскую. Через дорогу виднелся центральный вход в парк. Непривычный для Алексея Валентиновича вход: белые квадратные в сечении колонны с гипсовыми статуями у подножия и развевающимися выгоревшими флагами поверху. Между колоннами невысокие металлические трубчатые перегородки для разделения людских потоков в праздничные дни и уходящий в две стороны забор из побеленных кирпичных столбиков, перемежаемых черными вертикальными решетками, по-видимому, чугунными. Сразу за входом, посреди приподнятой невысоким холмом цветочной клумбы, встречала посетителей сидящая на скамейке скульптурная парочка: Ленин и Сталин. В детстве Алексея Валентиновича и вход стал гораздо помпезнее: здоровенная колоннада в архитектурном стиле сталинского ампира — и клумба стала пониже, и двух вождей сменил высокий памятник Горькому, которого в свою очередь, в далеком отсюда 2011 году зачем-то заменили совершенно неказистой, непонятно что символизирующей махонькой белочкой.

Насчет безлюдности парка днем в будний день, Алексей Валентинович явно просчитался. Люди были. Не толпа, как, наверное, в выходной день или на праздник, но и не десяток человек на гектар. На центральной аллее практически все скамейки были заняты: еще догуливающие летние каникулы молодежь и подростки, пенсионеры с внуками и друг с дружкой, играющие в шашки-шахматы старички. Пришлось ему попытать счастья на боковых аллеях, в отличие от центральной, не заасфальтированных. Вдоль дорожек то там, то тут белели на фоне зелени гипсовые фигуры статных фигуристых девушек с веслом и без, в купальниках или облегающих крепкие тела платьицах; атлетических парней с доброжелательными улыбками в спортивных трусах и майках или широченных брюках, пионеров с горном или просто с рукой отдающей салют и, даже, оленей. Свободную лавочку ему удалось найти в тени под разлапистыми каштанами неподалеку от возвышающейся над парком белой парашютной вышки.

Алексей Валентинович уселся, положил сбоку от себя стопку купленных газет и стал не торопясь внимательно изучать прессу. Насколько он помнил (а август 1939-го перед началом второй всемирной бойни он помнил довольно прилично, даже каждый год обновлял в памяти события и даты для углубленного урока истории 1-го сентября, посвящая его этой перевернувшей жизни сотен миллионов людей дате), к сегодняшнему числу, 19 августа, Гитлер стал склоняться к подписанию договора о ненападении с СССР. Германия сообщила, что согласна со всеми советскими предложениями. И, прямо сегодня, стороны подписали (или еще подпишут) экономическое соглашение между двумя странами. Но советская пресса пока еще отстает от свершившихся событий. Газеты по-прежнему называют Германию фашистской и вовсю поносят руганью Гитлера. Ну-ну. Совсем скоро, 28 августа, по свистку из Кремля, вы, уважаемые журналисты и редакторы переобуетесь прямо в прыжке. И до самого 22 июня 1941-го Германия будет верной союзницей, а Адольф Алоизович — лучшим камрадом Иосифа Виссарионовича.

В середине августа, числа он не помнил, на переговорах с военными миссиями Англии и Франции Советскому Союзу по настоянию Польши категорически отказали в пропуске Красной Армии через польскую территорию по виленскому и галицийскому коридорам для отражения возможной германской агрессии на саму же Польшу. Что ж, как писал Булгаков: «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила». Все крупные европейские страны, в том числе и первой безжалостно разбомбленная Польша с упрямством, достойным лучшего применения, вовсю стремились запалить фитиль новой мировой войны.

В ночь с 23 на 24 августа в кабинете у Молотова будет подписан знаменитый договор о ненападении между Германией и СССР. Позже, в перестроечной советской прессе, слово «договор» заменят на не очень хорошее, с осуждающим подтекстом, слово «пакт». Будет фотография подписания этого договора со стоящим на заднем плане за спиной у Молотова довольно улыбающимся товарищем Сталиным. Будет этой же ночью в этом же кабинете скромный банкет, на котором один усатый вождь поднимет тост за здоровье здесь отсутствующего другого усатого вождя и скажет о любви к нему немецкого народа. Все будет. Ничего отменить нельзя.