Человек в пейзаже - [7]

- А вы поставьте ее на стул, рассмотрите получше... Так мы соображали на троих, Линда не в счет: Павел Петрович (так все-таки звали пейзажиста), я да потемневший наш Спаситель ликом к нам, на отдельном стуле. Павел Петрович, может, по профессии, не видел в этом кощунства, и я тогда не отмечал.

Павел Петрович не закусывал и скармливал Линде пропитанный соусом тушенки хлеб.

- Я ведь не из гордости сказал, что я не художник. Я совсем с другой целью. Я выхожу на контакт! Понимаете?..

Я еще или уже не совсем понимал.

- Я ищу свое место. То есть не свое в частности, это меня мало заботит. А - человека! В пейзаже вы не найдете человека. Чем Шишкин все-таки хорош - кажется, ни одного человека не пририсовал.

- Мишек пририсовал... - вставлял я.

- Так это же конфеты! - безапелляционно рассудил Павел Петрович. - И мишек, кстати, не он пририсовал. Что ж, вы не знаете кто?.. И Айвазовский разок не удержался. Правда, тоже не сам... Но кого-то попросил себе Пушкина пририсовать.

- Репина, - сказал я, смело двинув свою пешку против его мишек.

- Вам бы кроссворды заполнять, - сказал он, ничуть не оказавшись задетым. - Да хоть бы кто! И - ничего у них не вышло! Как это замечательно! Стоит некстати, еще хуже, чем море, нарисованный, и скалится с цилиндром на отлете... А Пушкин-то, ласточка, гений... как он-то все это сделал в своей-то живописи! "Прощай, свободная стихия..." - и все, его уже нет, остался один жест, один взмах его руки. Гениальная мера вкуса и живописной точности! Я вот свой нос только вижу, когда рисую. Меня иногда тянет его пририсовать, когда не получилось. А - всегда не получилось... Он отмахнулся от себя, как от мухи, испугал Линду. - Так я ведь его каждый раз не рисую!

- Нос?

Линда отошла от него и положила свою телячью голову мне на колено. Первый раз в жизни я имел дело с такой большой собакой. Что за страшная, но и приятная тяжесть лежала на моем колене! Она же пополам в секунду перекусит мою руку, которая ее гладит...

- Никогда не укусит, - сказал Павел Петрович. Я мог ему ничего не говорить, он явно читал мысли... - Ладно. Покинем прискорбные примеры. Возьмем что-нибудь, что постоит за себя. Вот Брейгель, "Икар", помните?

Я кивнул, хотя помнил не совсем.

- Не младший - старший... тут вы меня не подловите. Что у него от человека в пейзаже, пусть и от божественного?.. Пятка! Пятка у него от Икара! Ее и не заметишь...

- А как же пахарь? - Картину я с его помощью всю Припомнил. - Пахарь там вовсю пашет, крупно!

- Пахарь! сказал тоже - пахарь! Пахарь - естественно, пахарь часть пейзажа. Личность его не важна - вот в чем дело. Поэтому он и вписывается, что он всего этого часть.

- Там еще и корабль - тоже не природа...

- Творение - уже природа! Он прекрасен, парусник. Хотя и менее уместен в картине, чем пахарь. Вот вы сами и наметили все точки: пахарь, судно и пятка Икара. Лучше всего паши; если уж неймется - плавай, но - не летай!

- Но это уже басня, а не живопись, - возражал я.

- В данном случае! В данном случае это и то и другое: живопись у Брейгеля, само собой, не подведет, а мышление - да, в данном случае литературное. Но тогда ведь так и писали - на сюжеты. Но живопись, однако, не забывали... И законы ее работали. Не может человек как личность, как черт-те что, как царь, видите ли, природы, уместиться в пейзаж - никогда вы такого не найдете. Пятка, только пятка или нос пейзажиста, который рисовать необязательно. Куда правдоподобнее и уместней вставить свою морду, раз уж ты так претендуешь на вечность, в дыру с подмалеванным вокруг морем и кипарисом. Это - по правде. А любые попытки вписать личность в пейзаж будут убогой пародией.

Он вздохнул, он был удовлетворен тем, как все это у него изложилось.

- Вот не думал! - восхищенно покрутил он головой.

- Что именно?

- Про Брейгеля впервые сообразил...

- Да, хорошо, - согласился я. - А как же быть с портретом Возрождения? Там обязательно даль, глубь, перспектива, поля, и виды, и холмы, и воды...

- А это совсем другое! Там что впереди? Лицо, лик, личность. Обязательно личность! Мы что чуем: неизвестно кто, когда жил, чего делал., а - личность! Непременно. И лишь там, вдали, откуда она взялась, из какого мира. Там отдельный мир! Ко-о-ордината! - Он так все время говорил, с лишним "о". - Ко-о-ордината лица!.. Там как бы картина. Обязательное окно, обязательная рама для второй. Портрет отдельно, и пейзаж отдельно. Это очень отдельно и крайне условно. Это нам от древности кажется таким уж реализмом...

И я чокнулся, совершенно с ним согласившись.

- Встаньте на берег моря, как Пушкин, или на край пашни, глядя в светлое будущее, или вот как сегодня, когда вы подошли, если бы я вам не мозолил взгляд... что бы вы увидели и где бы были вы?

Я задумался.

- Ну?

- Меня как бы тогда не было...

- Вот видите? И вы правы наконец. И сейчас мы приближаемся вплотную к тайне. Где человек? кто человек? и зачем человек? Вот этим я и занимаюсь каждый раз, пытаясь воспроизвести то, что вижу. Вхожу в контакт.

- С кем?

- Ясно с кем, - он рассердился, - с мировой мыслью хотя бы. Вот вы себя не видите, когда смотрите. А то, что вы видите, разве видит себя? Ну тварь земная видит для своей насущности. А деревья, травы, горы, реки? Они не видят. Вы никогда не представляли себя камнем или ветвью? Конечно, представляли. Закрепляли себя на месте, располагали в пространстве... И при этом тосковали от бедности доставшегося вам для обзора мира. И каждый раз, не замечая того, вы продолжали видеть и даже слышать, будто у камня или ветки есть глаза и уши. Этого отнять у себя в представлении вы никак не могли, вам даже в голову не приходило, не правда ли?