Атмосфера печали на Йонкхеренстраат так плотна, что ее можно прямо-таки пощупать рукой. Почему — неизвестно. Печаль засела в стенах домов при застройке.
Булыжная мостовая вздымается волнами, вместе с нею, хоть и не так необузданно, вздымаются трамвайные рельсы. Десяток кафе, несколько дешевых закусочных и заведений, где продают жареный картофель, магазины. Если вы любите военную терминологию, можно сказать, что магазины стоят здесь сомкнутым строем. Улица всегда перекопана: водопроводные трубы, и кабели вечно оседают в рыхлой почве. Да и дождь, кажется, чаще моросит на этой улице, чем на других.
В одном из кафе у стойки стоит Серейн. Он только что положил на стойку револьвер, стоит и смотрит на него. Кафе оформлено так, чтобы создать «интим». Тщетная попытка: всем известно, что «интим» зависит только от самих людей. Но, чтоб выпить, любая обстановка годиться.
Серейну лет пятьдесят. К разговорам он не расположен. Но тот, кто кладет на стойку заряженный револьвер, должен все же дать при этом кое-какие пояснения. Он принимает вид человека, которым хочет сообщить нечто важное. Все посетители смотрят на револьвер, его не часто увидишь в наших мирных кабачках, где и обычный мордобой — редкое явление. А сверкающий вороненый револьвер это нечто уж совсем необычное.
— Я много лет прожил в Америке, — безразличным тоном начинает Серейн. — Поехал туда, во время кризиса. Эмигрантское судно, мы все заросли щетиной и обовшивели, но, так или иначе, доехали.
Он умолкает и думает о том, что вовсе не надо было ему вытаскивать револьвер. Но когда он у тебя в кармане, хочется вытащить его и посмотреть. Это получается невольно.
— В Америке, конечно, тоже был кризис, оттуда-то он к нам и пришел. Стал я бродяжничать, работы было мало, еды мало. Приключений — да, конечно, хватало, но я их не люблю. Ну, так вот, оказалось, что заработать себе на хлеб с маслом можно только одним — преступлением.
Трактирщик наполняет стаканы. Он недоволен. Человек с револьвером — это неприятность. Но он приходит к выводу, что все равно ничего не поделаешь, и успокаивается.
— Америка — не то, что Голландия, и преступления там не те. Здесь в кои-то веки раз воры заберутся в квартиру или пристукнут какую-нибудь старуху ради пары сотен гульденов. Но все это детские игрушки по сравнению с тем, какие сложные замыслы осуществляются там, за океаном. Ну вот, какое-то время я присматривался; когда ищешь работу, поневоле ведь сталкиваешься с гангстерами — они там везде сидят. Наконец, в Нью-Йорке я присоединился к одной группе гангстеров. Ну, а в такой группе человеку дают выбирать. Платят ему в зависимости от риска, которому он подвергается. Работа, на которой, скорее всего можно выдвинуться, хотя и больше всего шансов загреметь, — это работа убийцы. И я стал убийцей. Выполнял заказы объединений или отдельных лиц, которым требовалось кого-то устранить. Интересная, живая работа, много свободного времени.
Все это производит большое впечатление на слушателей. Ведь не каждый день случается выпить с профессиональным убийцей. Трактирщик сожалеет, что телефон так далеко от его места за стойкой. Ну, авось обойдется — и на нервной почве он угощает всех присутствующих бесплатной кружкой пива. Это создает заговорщицкую атмосферу, каждый чувствует себя немножечко гангстером.
— За это время я застрелил довольно много людей. Конечно, мне всегда бывало неприятно, но чего не сделаешь ради хороших денег. Каждый день вечеринки, девочки, выпивки сколько душе угодно. Но все же пришел момент, когда я почувствовал, что сыт по горло, все это стало действовать мне на нервы. Было это в тридцать девятом году, я скопил уже кругленькую сумму, и вот в один прекрасный день позвонил в бюро путешествий и попросил забронировать мне место на самолет, летящий в Голландию. Никто не должен был знать об этом — к гангстерам нельзя просто прийти и сказать: «Ребята, я завязал». Они этого не допускают, это слишком опасно для них. Я себе работаю, а на следующий день, за час до отлета, беру такси и потихонечку смываюсь, без багажа. Как только я сюда добрался, началась война. Во время войны я пять лет проработал ночным сторожем в бюро выдачи продовольственных карточек. Здесь в этом городе. Для меня война была спокойным временем, я полностью оправился от всей этой стрельбы в Америке.
Он делает знак хозяину налить всем — он угощает. Вновь пришедших шепотом вводят в курс дела. Серейн чувствует, что первоначальная враждебность уступает место пониманию. Ему очень приятно. Убийца редко встречает понимание.
— Но вот война кончилась, и я остался не у дел. Работы кругом было полно, но не для снайперов. И тогда я решил вернуться к своей основной специальности — устранять людей за большое вознаграждение. Мне казалось, что после войны должен появиться спрос на такого рода услуги. Но трудность была в том, что здесь положение вещей иное, чем в Америке. Здесь, если ты убиваешь людей, то рано или поздно тебя зацапают, а этого я совсем не хотел. В Америке за моей спиной стоит организация, располагающая деньгами и адвокатами, тебе обеспечивают алиби, боссы полностью подготавливают убийство. Тебе, можно сказать, остается только спустить курок и положить в карман денежки. И потом — никакой мороки. Полиция, конечно, знает, что ты убийца, но ничего не может сделать. Если ты аккуратно платишь налоги, ты в безопасности. Тебе угрожает лишь одно: тебя самого может пристрелить наемный убийца; но лично я был для этого слишком мелкой сошкой. А вот как поставить дело здесь в Голландии?
