Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда - [37]

Однако, к моему крайнему изумлению, я услышала легкие шаги по палубе позади меня, а затем нормальный приятный голос произнес:

— Мисс Беддингфелд.

— Да?

Я обернулась.

— Я хочу извиниться перед вами. Прошлой ночью я вел себя как совершенно невоспитанный человек.

— Вчера… была необычная ночь, — поспешно сказала я.

Это было не слишком понятное замечание, но больше мне ничего не пришло в голову.

— Вы простите меня?

Не говоря ни слова, я протянула ему руку. Он пожал ее.

— Я хочу сказать еще кое-что, — посерьезнел он. — Мисс Беддингфелд, вы, наверное, не осознаете, что замешаны в весьма опасном деле.

— Я все хорошо понимаю, — сказала я.

— Нет, вы не понимаете. Вероятно, это и невозможно. Но я хочу предупредить вас. Оставьте это дело. Поверьте, оно не имеет к вам никакого отношения. Не вмешивайтесь в дела других людей из-за обыкновенного любопытства. Только, пожалуйста, не сердитесь на меня. Я говорю не о себе. Вы не представляете, с чем вы можете столкнуться — этих людей ничто не остановит. Они не знают жалости. Вы уже в опасности — вспомните прошлую ночь. Они думают, вам кое-что известно. Ваш единственный шанс — убедить их, что они ошибаются. Но будьте внимательны, постоянно будьте начеку. И, послушайте меня, если когда-нибудь вы попадете к ним в руки, не экспериментируйте и будьте умницей — расскажите всю правду. Это будет ваше единственное спасение.

— Вы приводите меня в ужас, мистер Рейберн, — сказала я до некоторой степени искренне. — Зачем вам надо предупреждать меня?

Несколько минут он молчал, а потом тихо произнес:

— Может быть, это последнее, что я могу для вас сделать. На берегу со мной все будет в порядке, но мне, возможно, не удастся сойти на берег.

— Что? — вскрикнула я.

— Понимаете, боюсь, вы не единственный человек на борту, кто знает, что я — «человек в коричневом костюме».

— Если вы думаете, что я проболталась… — с жаром воскликнула я.

Он успокоил меня улыбкой.

— Я не сомневаюсь в вас, мисс Беддингфелд. Если я когда-то говорил иначе, я лгал. Нет, на борту есть человек, которому все было известно с самого начала. Стоит ему сказать одно слово — и моя песенка спета. Тем не менее я надеюсь, что он не заговорит.

— Почему?

— Потому, что он любит действовать в одиночку. А если полиция схватит меня, я ему буду больше не нужен. Я не буду зависеть от него. Что ж, время покажет.

Он попытался рассмеяться, но я заметила, что его лицо вытянулось. Если он и раньше играл с судьбой, то был хорошим игроком. Он умел проигрывать, улыбаясь.

— В любом случае, — беспечно сказал он, — не думаю, что мы снова встретимся.

— Нет, — задумчиво сказала я. — Вероятно, нет.

— Тогда прощайте.

— Прощайте.

Он крепко пожал мне руку, его внимательные светлые глаза на мгновение, казалось, впились в мои, затем он резко повернулся и ушел. Я слышала звук его шагов по палубе. Они долго отдавались у меня в ушах, и я чувствовала, что всегда буду слышать их. Шаги, уходящие из моей жизни.

Могу откровенно признать, что следующие два часа не доставили мне удовольствия. Только ступив на причал после совершения разных дурацких формальностей, требуемых чиновниками, я вздохнула с облегчением. Никто не был арестован, — и я поняла, что день восхитителен и что я очень голодна. Я присоединилась к Сьюзен. В любом случае ночь я собиралась провести с ней в гостинице. Судно отплывало в Порт-Элизабет[61] и Дурбан только на следующее утро. Мы взяли такси и поехали в отель «Маунт Нелсон».

Все было божественно. Солнце, воздух, цветы! Когда я представила себе Литтл-Хемпсли в январе, грязь по колено и непременные дожди, меня охватил восторг. Сьюзен моих восторгов не разделяла. Она ведь уже успела много попутешествовать. К тому же она не из тех, кто способен впадать в восторг на голодный желудок. Она строго отчитала меня, когда я восхищенно заахала при виде невероятно огромного голубого вьюнка.

Между прочим, я хотела бы уточнить раз и навсегда, что эта история не будет рассказом о Южной Африке. Я не обещаю подлинного местного колорита — вы знаете, о чем я говорю — на каждой странице полдюжины слов, набранных курсивом. Я очень хотела бы писать так, но не умею. Говоря об островах Океании, вы, разумеется, сейчас же упоминаете о Ьёс-he-demer[62]. Я не знаю, что это такое, никогда не знала и, вероятно, никогда не узнаю. Раз или два я пробовала догадаться, но ошибалась. В Южной Африке, насколько мне известно, вы немедленно начинаете говорить о stoep[63], и я знаю, что это штука вокруг дома, на которой сидят. В различных других частях света ее называют веранда, piazza и ha-ha. Потом еще есть папайя[64]. Я часто читала о них. И сразу же поняла, что они собой представляют, когда мне подали одну на завтрак. Сначала я подумала, что мне досталась испорченная дыня. Голландская официантка просветила меня и убедила попробовать еще раз с лимонным соком и сахаром. Я была очень рада узнать, что такое папайя. У меня она всегда смутно ассоциировалась с hula-hula[65], которая, кажется, хотя я могу и ошибиться, что-то вроде соломенных юбочек, в которых танцуют гавайские девушки. Нет, я, вероятно, ошиблась, это lava-lava.