Человек в движении - [30]
К тому времени я жил вместе с Гленом, мы снимали квартиру километрах в десяти от холма, на котором располагался университет. И вот я начал ездить на занятия, преодолевая подъем в гору, и так каждый день. Вскоре я начал работать с секундомером, каждый новый день пытался одолеть дистанцию быстрее, чем накануне. Мускулы у меня налились и сил прибавилось — тут и каталка свое дело сделала, и постоянная работа с тяжестями.
А Пита я так и не мог одолеть.
Потом, уже на втором курсе, я начал лучше разбираться в движениях тела и эффективности мускульных усилий и частично нашел ответ на мучивший меня вопрос.
Да, кстати, с посещениями занятий у меня было все в порядке. Меня допустили на факультет физического воспитания, начиная со второго курса, в основном благодаря энергичным усилиям моего руководителя Боба Шатца. Жил я не в студенческом городке, а на квартирке, которую субсидировал университет, и еще получал две стипендии — от попечительских организаций и обычную студенческую. В общем, дела у меня шли неплохо. Но занятия спортом стояли для меня на первом месте, и, когда я смог к ним приступить, они стали поглощать основную часть моего учебного времени. Первые два года я проходил курс физического воспитания в рамках обычного расписания, а следующие два курса растянул на четыре года, чередуя занятия с участием в соревнованиях. Затем я решил сделать временную остановку. Честно говоря, я приступил к последней курсовой буквально накануне турне «Человек в движении» и получил диплом, еще находясь в пути, в апреле 1987 года, за месяц до того, как мы вернулись домой.
Так вот, возвращаюсь к Питу. Поскольку причиной его инвалидности был полиомиелит, я понял, что Пит умел вырабатывать энергию всем своим телом и передавать ее колесам в момент вращения. И вот я начал кумекать над различными вариантами дизайна коляски, пытаясь найти наиболее оптимальный, чтобы сконструировать кресло, наиболее соответствующее моим возможностям. А тут как раз подоспели Всеканадские игры 1978 года для инвалидов в Ньюфаундленде, куда мы и отправились. Там меня ждал еще один урок.
Пит был не только моим другом, он был для меня героем, олимпийским чемпионом, парнем, которого я считал лучшим из лучших. А в Ньюфаундленде его разделал под орех долговязый местный малый Мел Фитцджеральд — ручищи у него были, словно крылья у «Боинга-747». Он тоже, как и Пит, страдал полиомиелитом, зато рабочий объем легких составлял у него восемь литров, такого-то среди здоровых не сыщешь, не говоря уже об инвалидах. Нормальный объем примерно равен 5,4 литра. У меня составлял 7,2. Мел же, казалось, просто не знал усталости.
А что за кресло было у него!
До сих пор гонки проводились, в общем-то, на обычных креслах, лишь с небольшими модификациями. Проводились кое-какие работы с целью усовершенствования колес, и американцы выпускали ведущие колеса для каталок с меньшим радиусом обода, от тринадцати до четырнадцати дюймов в диаметре, но в принципе не существовало такой штуки, как специальное гоночное инвалидное кресло.
И вот является Мел с этой штуковиной: алюминиевая трубчатая рама, облегченная до предела, толчковые колеса диаметром 12–13 дюймов. Вид, словно со свалки металлолома. Ребята глазели на него и хохотали, пока Мел на этом самом кресле не похоронил их надежды на победу.
Готов биться об заклад: Мел Фитцджеральд и есть тот самый родоначальник современных гонок на инвалидных креслах, кто сумел собрать воедино маленькие толчковые ободья, колеса большего диаметра, раму из легких сплавов плюс технику ведения гонок. После гонок — я участвовал в одном из этапов эстафеты 4 х 100 метров, что в моих собственных глазах было достаточно серьезной заявкой, — я отправился в раздевалку, где ребята из Ньюфаундленда праздновали победу своего земляка, и представился присутствующим. Спустя несколько лет мы с Мелом стали добрыми друзьями, но тогда я посмотрел на него, потом посмотрел на его кресло и подумал: «Ну ладно, паренек, я тебя запомню».
Я вернулся домой из Ньюфаундленда и сразу же взялся за дело. Вместе с Тимом мы уже занимались подготовкой первой в мире марафонской гонки на креслах-каталках, назначенной на июль 1979 года. Организатором ее был Деннис Черенко, он представлял отделение Канадской спортивной ассоциации инвалидов-колясочников в провинции Британская Колумбия. (О своем участии в гонке заявили несколько американцев, так что у нас были основания называть ее международной.) Пора было всерьез браться за разработку нового кресла и приступать к новым, более научно обоснованным методам тренировки. И если меня ждала война техники, я вовсе не собирался отправляться на нее без соответствующего вооружения. Начали мы с изготовления первой пары тренировочных роликов — раньше таких попросту не существовало. Мы посадили два стальных ролика на подшипниках примерно на расстоянии восемнадцать дюймов поперек вертикальной плоскости высотой двенадцать дюймов, с маховиком, закрепленным на заднем ролике, и с двумя пятифунтовыми грузами, чтобы придать инерцию ускорения в то время, когда я вращаю колеса. Затем на всю эту конструкцию было посажено само кресло, причем таким образом, чтобы задние колеса соприкасались с роликами и создавали связь между вращением передних колес и цементными дисками. Назвать это технологическим достижением, конечно, было трудно, вся штуковина обошлась нам в 12 долларов, если считать стоимость компонентов, но поставленная цель была достигнута.
Книга, одним из авторов которой является отец ее главного героя, рассказывает о выдающемся канадском профессиональном хоккеисте Уэйне Гретцки, выступавшем за клуб НХЛ «Эдмонтон Ойлерз».Перевод с английского Т.А. Макаровой.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.