Человек в движении - [32]
Сегодня, когда инвалиды-колясочники регулярно участвуют в марафонских гонках наряду с физически полноценными людьми, а оборудование и техника стали намного совершеннее, победа всегда достается лучшим гонщикам из числа инвалидов. В прежние времена, когда инвалидам при допуске к соревнованиям оказывалось чуть ли не одолжение и когда их покровительственно поглаживали по головке, такой исход считался попросту за рамками возможного. Когда такое случалось, все бывали совершенно озадачены.
Да разве я тогда об этом думал? Я просто вышел на старт вторых в моей жизни марафонских гонок и стал чемпионом мира. По очку в эту победу вложили Тим и я сам, еще одно очко — за счет вложенного труда и самое весомое — за счет моей идеи с роликами. И на все последующие четыре года мир принадлежал мне.
Победа в тех гонках стала первой из девятнадцати, следовавших одна за другой. Если мне простится такой каламбур, колеса моей фортуны действительно завертелись с головокружительной быстротой. Я выступил на гонках в Голландии в 1980 году на Олимпиаде инвалидов, затем на большую часть 1981 года взял тайм-аут, чтобы посвятить его занятиям и различным делам, связанным с организацией и проведением Года инвалидов, и в полной мере вернулся в спорт в 1982 году… Поскольку теперь я входил в число лучших спортсменов среди инвалидов-колясочников, мне оказывалась финансовая поддержка от организации «Спорт Канада» плюс различные стипендии от некоторых спортивных организаций и вспомоществования из других источников, которые не так уж трудно найти, стоит только немного повертеть головой и повнимательнее оглядеться по сторонам. В моей жизни произошло еще одно событие: я познакомился с человеком по имени Сесил Уолкер. Жертва полиомиелита, он решил стать гимнастом и сумел заработать миллионное состояние. Сесил стал моим близким другом и советчиком и целых пять лет был моим личным спонсором.
Тем временем я участвовал во всемирном турне, несколько отличном от того, которое мне предстояло позднее, и получал наслаждение буквально от каждой минуты.
Я побеждал в марафонских гонках в самых разных точках планеты. Сначала одержал победу в Бостоне, потом два года подряд в Оите (Япония), затем в Стоук-Мандевилле, в Гонолулу, в Эль-Пасо, в Австралии — в Сиднее. Еще два титула чемпиона мира я выиграл в соревнованиях на Оранжевый кубок в 1982 и 1983 годах.
В том же 1983 году я разделил Приз Лу Марша, присуждаемый выдающемуся канадскому спортсмену, с Уэйном Грецки, правда, здесь следует сделать небольшую оговорку.
Точнее было бы сказать — почти разделил.
В действительности же я получил так называемую вспомогательную награду, которую комитет по присуждению Приза Марша вручает в тех случаях, когда атлет «не полностью соответствует данной категории».
— Кто входит в эту категорию? — поинтересовался я.
Это может быть спортсмен или спортсменка, профессионал или любитель.
— Понятно. И к какой же группе я отношусь?
Как выяснилось, был сделан символический жест. Спортсменам-инвалидам решили бросить кость. Выделить для них особую категорию. Сначала я вообще хотел отказаться от награды. Затем решил отправиться на церемонию вручения, созвать пресс-конференцию и устроить им всем первостатейную взбучку. Парнишка из Уильямс-Лейка вновь вернулся и готов был драться, нанося удары направо и налево. Но я уже успел кое-чему научиться: кулаки были не самым эффективным способом достижения необходимого результата.
Вместо этого я написал довольно резкое письмо в комитет по выбору кандидатов на Приз Лу Марша, где изложил свою позицию. А затем, во время получения награды, я назвал это шагом в правильном направлении и сказал, что все инвалиды с нетерпением ждут наступления того дня, когда отпадет необходимость в каких-то особых наградах и когда наши спортивные достижения будут на равных оцениваться с нашими физически полноценными собратьями. Меня очень тронуло, когда Уэйн, принимая награду, сделал заявление, в котором поддержал и одобрил мою позицию. Похоже, наши совместные усилия возымели кое-какое воздействие: насколько мне известно, ни один из присутствующих на церемонии журналистов — а их там было множество — ни разу не отозвался о моем призе как о «вспомогательном». Еще один шаг в трудном восхождении к равенству.
Что касается спорта, казалось, не было преград, которые я не мог бы преодолеть.
Во время очередного путешествия в Стоук-Мандевилл я оставил свой паспорт в «бардачке» у себя в автомобиле. Стэн посоветовал мне спрятаться в туалете на самолете, пока поднявшийся на борт офицер таможни проверял документы у всей группы. Стэн сказал, что нас на одного меньше, чем на самом деле, а когда мы стали выходить из самолета, он затолкал меня в самую гущу ребят. Ко времени нашего отъезда из Англии мне успели привезти паспорт. К счастью, таможенники, ставившие мне выездную визу, так и не заметили, что, если судить по этому документу, я никогда в Англию не въезжал.
Когда в 1982 году я выиграл Бостонский марафон, мое участие в нем первоначально даже не предполагалось. Для американцев Бостон — это испытательный трек их сборной команды по марафонским гонкам, и все двадцать четыре заявки от участников были поданы. Но на Кубок мира в Майами некоторые из лучших американских гонщиков не явились, а мне так хотелось попробовать себя в состязании с ними.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.