Человек в движении - [28]
Но я знал, что неминуемо вернусь в спорт. Потому что своими глазами видел таких атлетов, как Пит Колисто, Ковин Эрл и Юджин Реймер — обладатель титула «Лучший спортсмен Канады 1972 года», и не только на баскетбольной площадке, но и на гоночном треке, когда они выкладывались на полную катушку в жару в 32 °C.
Все они были в потрясающей форме, физически крепки и морально выносливы, не хуже любого участника настоящих спортивных состязаний. «Эге, — подумал я. — Да ведь эти парни что надо!»
Два года спустя, почти что в годовщину случившейся со мной катастрофы и через восемнадцать месяцев после того, как я покинул госпиталь Дж. Ф. Стронга, убежденный, что моей спортивной жизни настал конец, передо мной открылся целый мир новых видов спорта, а я только и ждал, чтобы ринуться на его завоевание.
Стартовал я, правда, не самым лучшим образом. В летнем Ванкувере я проболтался денька два-три, после чего мне стало ясно, что никаких ясно очерченных планов создания волейбольной команды не существует, равно как и не запланированы какие-либо международные соревнования, даже если бы такая команда существовала. Раздосадованный донельзя, я отправился домой. В сентябре я вновь приступил к занятиям в Колумнице, где начал изучать два новых предмета, а еще по двум решил улучшить оценки, чтобы усилить свои позиции перед поступлением в университет. А еще в течение всего учебного года я понемножку подрабатывал помощником учителя благодаря все тому же Редфорду. Он прямо-таки не слезал с меня ни на минуту. Пока я был в выпускном классе, он только и твердил:
— Что ты собираешься делать, когда получишь аттестат?
— Не знаю.
— Ну ладно, так чем бы ты хотел заняться?
— Раньше хотел стать учителем физкультуры, а теперь не могу.
— Почему не можешь? Кем захочешь, тем и можешь стать. Ведь ты же уже тренируешь, не так ли?
Итак, я преподавал нескольким ребятам из одиннадцатого и двенадцатого классов математику, географию, вел уроки по общественным дисциплинам и, конечно же, поначалу просто деревенел от страха: все думал, как ребята отнесутся к учителю, который всего-то на год старше их самих, да к тому же в каталке — стоит пихнуть ногой, так и покатится. Но они вели себя молодцом, и все шло просто отлично.
Все это продолжалось один семестр. Для университета, коли я собрался туда поступать, были нужны деньги. И вот в январе 1976 года я пошел работать. В течение двух месяцев я был первым мужчиной-телефонистом в Уильямс-Лейке. (Иной раз дамочки звонили и говорили: «Нет-нет, не нужно меня ни с кем соединять. Я просто хочу послушать ваш голос».) Затем я перешел в Лесную службу, где работал радиодиспетчером — нужно было сидеть на приеме, чтобы сразу принять сигнал о лесном пожаре, как только он поступит.
Действовать мне пришлось всего один раз, когда поступило сообщение о возгорании кустарника в районе Голубого озера. Наблюдатели с самолета позвонили и сообщили: «Какой-то идиот поджег кусты на берегу рядом с хижиной под двухскатной крышей». Это был наш лесной домик. А идиотом был Брэд. Все кончилось благополучно.
Осенью 1976 года я поступил в Университет провинции Британская Колумбия, только не на факультет физического воспитания, как я первоначально думал, а на первый курс факультета искусствоведения. Так уж получилось: либо сюда, либо никуда. Приемную комиссию явно не устраивала перспектива вручения диплома преподавателя физкультуры парню на инвалидной коляске. Такого еще не бывало, значит, и не должно быть. Может быть, если у меня не испарится подобное желание, это можно будет вновь обсудить на следующий год.
Но по крайней мере я поступил в университет, жил в студенческом городке в Тотем-парке, как и раньше, сражался со своими бедами и неустанно познавал совсем новый для меня мир. Я вступил в баскетбольную команду Стэна «Кейблкарз», создал из тех же баскетболистов волейбольную команду, а сам стал ее играющим тренером, туда же вошли и другие ребята с физическими дефектами, не имевшие возможности какое-то время заниматься спортом наравне со здоровыми людьми. Они поигрывали в настольный теннис в общественных спортивных центрах и через день тренировались с Баррелом. Он покинул национальную сборную и поступил учиться в Даглес-колледж. Это было просто великолепно. Я работал вовсю, тренировал ребят или участвовал в соревнованиях три или четыре вечера в неделю. Больше мне не приходилось быть сторонним наблюдателем. Университет и спорт позволили мне нажать ту самую кнопку «полный вперед», что заставила рвануться с места всю мою жизнь.
Ну, а вне спорта я был по-прежнему тем слегка глуповатым увальнем и все стеснялся, как бы кто не увидел мои тощие ноги. Первые полгода я почти что не пользовался своим креслом за пределами спортивного зала. На переменах между уроками я пытался скакать на костылях и скобах и с ранцем за спиной — и так со скоростью одна миля за десять минут я топал вдоль дороги. Разумнее было бы кататься в кресле из класса в класс или из одного учебного корпуса в другой, положив костыли на колени, а потом оставлять каталку у дверей. Но мне казалось, что это усилит впечатление моей неполноценности у посторонних. Поэтому я выбирал более трудный способ передвижения, вваливался в класс, запыхавшись, и часто после звонка, и так продолжалось до тех пор, пока более плотный график занятий и явное преимущество использования кресла не преодолели моего сопротивления.
Книга, одним из авторов которой является отец ее главного героя, рассказывает о выдающемся канадском профессиональном хоккеисте Уэйне Гретцки, выступавшем за клуб НХЛ «Эдмонтон Ойлерз».Перевод с английского Т.А. Макаровой.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.