Человек с синдромом дна - [29]

И, дабы не погибнуть бессмысленно, Колобок совершает Инициацию Отравлением. Колобок отравлен, но он не мертв, «Вопрос не в том, чтоб „Быть или не быть“, Как избежать обоих состояний?»

Превращение Колобка в особую субстанцию, уходящую за грани жизни и смерти, достигается отравлением. Алхимическая фантазия. Полониевая улыбка.

Колобок, наконец, отдает себя на съедание. Но в этом он не Христос, а Токсический Мститель, Черный Чернобыльский Маг, зариновое озарение Секо Асахары.

И бледным, как античная маска смерти, лицом убитого Литвиненко, губами его мраморными, смрадными изрыгается глумливый убийственный смешок. А над ним щербатым скальпом Ющенко, болезненно-желтым месяцем, повисло НЕЧТО СМЕЮЩЕЕСЯ — ХОХОЧУЩЕЕ

НИЧТО…

А потом тихонько улыбнется месяц, и обернется Колобком.

Впереди у Колобка битва с Богом.

Бог умер. Да здравствует Колобок!

Конец.

Русская дорога в ад

Этой политической осенью в Россиюшке открылась дорога в ад. Она всегда была раскрыта для тех, кто понимает толк в метафизике определенных сфер. Но никогда доныне эта дорога не делалась столь коммунально-доступной, столь открытой для всех.

А в глубине Черной Дыры — и вправду, вместо лубочного «бога», вместо мистического фюрера, даже вместо «батюшки-царя» сидит покрытая волдырями, что твоя карта Евразии, тошнотворно-инфернальной расцветки Крыса. И уплетает за обе щеки какого-нибудь (например) начальника сварочного цеха.

Самое главное, что за всей этой черной воронкой, за всей этой русской бездной — ничего нет, абсолютный ноль, пустота. Которые на поверхности лишь отражаются обманчивым мреяньем псевдосмыслов, порождающими излишние движения, некую призрачную суету, ошибочно принятую за жизнь.

Прогрессист Жиль де Рэ

Вот сняли доспехи

С телес Жанны Д’Арк,

А там гулким эхом —

Мол «путин м…к».

Как в комнате смеха —

Здесь, в «Рашен-Гулаг».

Венера без меха

Одета в пиджак.

Пиджак комиссарский

С чужого плеча.

Щеночек мусарский

Плясал хохоча.

Хотели крамолы,

Протеста. костров.

Цк комсомола

Увидели вновь.

И крестик нательный

Горит на воре

Когда Марат Гельман,

А не Жиль де Рэ…

В связи с аналогиями по поводу «Рussy riot», коих стали сравнивать с неудавшимися Жаннами Д'Арк, заметим, что в отличие от оригинала у них не было знатного продюсера.

А кто был продюсером — да и создателем — Орлеанской девы Жанны? Жиль де Рэ — аристократ, освободитель Франции, сделавший самого короля, возведя дофина на престол и затем казненный за массовые убийства детей и сатанизм.

Но он был еще и актером, свою казнь он тоже превратил в спектакль. Явно человек работал на будущее, его постановка тиражировалась с тех пор бессчетное количество раз. И всегда с аншлагом. Подражатели, которые приближались к оригиналу переживали успех, копировавшие неудачно — справедливо проваливались. Но до уровня самого Жиля де Рэ добрались немногие.

Жиль де Рэ осуществил постановку — постановку политическую — своими силами, но ел ли он детей, как ему приписывается, пытал ли их, насилуя и расчленяя? Скорее всего — да.

Но такова суть аристократии, абсолютное подчинение всех своей воле, даже воле извращенной. Жиль хотел по некоторым причинам быть казненным — это путь в бессмертие, как для него, так и для его героини, которую в противном случае никто бы не запомнил.

Тема девственности вообще в католическом мире довольно банальна и тиражирована. Но девственница боевая, освобождающая Францию от оккупации — это оригинально. Настолько, что тема была позже повторена в виде Елизаветы I Английской, королева-девственница, сокрушающая Непобедимую Армаду и казнящая Марию Стюарт.

Там были свои продюсеры. Но учились они все явно у де Рэ.

Умри, лиса, умри

Промолчу как безъязыкий зверь.

Чтоб узнать, что у меня внутри.

Разложи меня как тряпочку в траве,

И скажи: «Умри, лиса, умри».

Покатились по лесу глаза,

Чтоб на себя не посмотреть.

Ты сказал: «умри, лиса, умри».

Это значит нужно умереть.

Промолчу как рыба и мертвец,

Чтоб тебе спокойно говорить.

Разложив меня как тряпочку в траве:

«МРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ».

Ржавым будущим по мне прошлась коса.

Полумесяц вынул острый нож.

Все сказали мне: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ, ЛИСА».

Все убьют меня, и ты меня убьешь.

Я уже не слышу голоса.

Если хочешь, все же повтори:

«РИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА

САУМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ».

Не узнаешь своего лица,

Попадая вновь все в тот же ритм.

Только не УМРИЛИСАУМРИЛИСА,

А УМРИ И САМ УМРИ И САМ И САМ УМРИ.

Посмотри в мои красивые глаза,

Я хочу тебе их подарить.

Помолись: «УМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА»

ИЛИ САМ УМРИ И САМ УМРИ И САМ УМРИ.

Я затем даю себя убить,

Чтоб в шубийство кутаясь в мороз,

Ты бы мог рукой пошевелить,

Как когда-то шевелился хвост.

Перед зеркалом ты рыжий шерстяной,

Словно зверь с чудовищем внутри.

Ты однажды отразишься мной.

Я скажу тебе: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ»

Страдание

Страдание — это, пожалуй, основная и единственная российская скрепа. В матрице россиянина казенными нитками на зигующем зингере прошито — «Сам страдал, пусть другие страдают». Это основа основ всех тех, невозможных к существованию особей.

Воплощенное в микробах Небытие. Но не то, высшего уровня Шикарное Ничто. Русская волго-догвилевская болотистая мгла. Болезненная вязь. Ничто Колымы.