Человек с двойным дном - [78]

Друзья считали, что шансов на успех почти никаких, но попробовать стоит. Потому и состоялся описанный в прошлой главе мой телефонный разговор с референтом заведующего отделом культуры ЦК КПСС. В соответствии с задуманным под занавес пугаю собеседника:

— Я обращался в КГБ, обращаюсь в ЦК. Если все советские организации от меня отворачиваются, что мне делать?

Референт реагирует на угрозу, как и начальник приемной Лубянки («Партия и Ленин — близнецы-братья», писал Маяковский. КГБ и ЦК — тоже). Меняется тон. Призывает не терять голову и спрашивает:

— Вы знакомы с Виктором Николаевичем Ильиным?

— Нет, но знаю, кто он.

— Пойдите к нему на прием. Ему о вас позвонят.

Бывший, они не бывают бывшими, генерал-лейтенант КГБ, секретарь Московского отделения Союза писателей СССР по организационным вопросам В. Н. Ильин — личность известная. Лесючевский определяет, чьи книги и когда издать, какой заплатить гонорар, какой поставить тираж. Ильин решает, кого принимать в Союз писателей, кому предоставить бесплатную путевку в санаторий, кого осчастливить квартирой, кого послать в командировку за границу. Очень надежная расстановка гебистских кадров. Во всех отношениях советские писатели под неусыпным наблюдением и контролем. Но в отличие от внешне отвратительного директора издательства «Советский писатель» Виктор Николаевич на вид мужчина хоть куда, несмотря на свои семьдесят лет. Рослый, широкоплечий, с породистым жестковатым лицом, гривой благородных седых волос и статной, чувствуется военная выправка, фигурой. Принимает меня благожелательно. Выслушивает, вникая в детали. Ему нравится моя стычка с Лесючевским (они друг друга не терпят — какие-то давние личные счеты). С удовольствием переспрашивает:

— Как, как вы его назвали? — Возмущается, что Майю из-за того, что она еврейка, не берут на службу. Встает, подходит к окну, сокрушенно вздыхает: — О, времена, о, нравы! Как же вам помочь? Может, с Нового года сумею вашу жену взять к себе на работу. Собираемся расширять штаты. Но до этого вам нужно как-то жить. И потом зарплата у нас небольшая. А у вас семья три человека, Сыну-то сколько лет? Десять?

— Хорошо бы вам письменно изложить все факты антисемитизма, с которыми вы сталкивались в литературной среде.

— Для кого?

— Для Секретариата Союза писателей. Передадите мне.

Очень мило. Главные антисемиты — ставленники начальства. Ну, напишу я о них. И что? Снимут их с занимаемых постов или повысят в должности? О, кей, составлю вам доклад. Приведу в нем примеры и не совсем из литературного мира.

Год назад с певцом Аскольдом Бесединым заглянули на телевидение. Принесли несколько песен (прирабатывал я тогда сочинением текстов для композиторов). Одна из них шуточная про усы:

Кот у нас усатый,

Пес у нас усатый,

Младший брат усат, как гренадер.

Дедушка — с усами,

Дядюшка — с усами,

Только я безусый до сих пор.

Музыкальному редактору понравилось и литературному — тоже.

Но, говорят, не пройдет, не пропустят на экран.

— Цензура?

— Нет, у нас указания от самого Лапина (то есть шефа телевидения, по слухам — приятеля Брежнева).

Мы с Аскольдом недоумеваем: что за чушь? Редакторы рассказывают, как приехал чешский эстрадный оркестр, записали их концерт, заплатили им будь здоров сколько тысяч рублей, пленку же уничтожили, потому что все музыканты были усатые и бородатые.

Смеемся.

— Почему ваш Лапин настроен против усов и бород?

И в ответ шепотом:

— Считает их неотъемлемой принадлежностью сионистского обличья.

— Простите, как же быть с вождями? Сталин носил усы. Маркс и Ленин — усы и бороды.

Музыкальный редактор обиделся.

— Что вы это нам объясняете? Вы идите к Лапину!

Товарищ Лапин давно прославился своим антисемитизмом. Тщательно очищал редакции от евреев. Но этого ему казалось мало — запретил выступать по телевидению эстрадным певцам еврейского происхождения, исключая Иосифа Кобзона, с особым чувством исполняющего мужественные песни о Великой Отечественной войне, любимца министра обороны маршала Гречко.

Обойтись без выдающихся скрипачей Ойстраха или Когана трудно. Эстрадные же сочинения споют и без евреев. Табу Лапина поставило многих популярных певцов в унизительное и очень трудное положение. Они ощущали себя людьми второго сорта. Они лишались столь действенной рекламы, как телевидение. В итоге часть из них эмигрировала. Чем не материал для Ильина? Пусть борется против дискриминации.

Весь сентябрь и октябрь Виктор Николаевич изучал мои докладные. В начале ноября пригласил меня к себе:

— Жену вашу с января наверняка берем на работу в Союз. Вам же нужно сходить к Регистану. С ним беседовали. И вот еще. Михаил Вячеславович просил вас позвонить.

Зашевелились на Лубянке. Не сомневаюсь, что им там все известно, что я предпринимаю, и рано или поздно они о себе напомнят. На первый взгляд, в их распоряжении было два варианта. Первый удовольствоваться тем, что домашний музей на Преображенке не функционирует, то есть Глезер живет тихо, и пусть себе живет, лишь бы не гадил. Второй — завербовать меня во что бы то ни стало, пойти на риск, презрев возможность скандала и разоблачения. Обещание предоставить Майе работу ничего не проясняло. Такой ход с малюсеньким пряником мог в одинаковой степени относиться к обоим вариантам. Но прежде заглянем к Регистану. В чем его, кругом зависимого от Лесючевского, убедили? Заведующий отделом поэзии нардов СССР хмур и неприветлив. Не обращаю внимания: