Человек с двойным дном - [112]

Только-только журналисты разъехались, а Оскар дошел до дому и разделся, как к нему заявилась незнакомая дама, назвавшаяся Ланской, представительницей Союза художников. Извинившись за неожиданное вторжение, принялась уверять, что художникам нечего волноваться, всех станут выставлять, кое-кого и в Союз примут. Тут гостья сделала многозначительную паузу:

— Вас мы купим. А Глезера — ликвидируем.

Ну и представительница Союза художников! Впрочем, может там, наряду с секциями живописи, графики и плаката, создана и террористическая секция? Под эгидой все того же КГБ, конечно. Тем более, что угрозы таинственной незнакомки оказались не пустыми словами.

Вечером того же дня пришли посмотреть картины два американских студента, изучающих русский язык. Мы засиделись в кухне до четырех утра. Болтали, пили чачу, слушали магнитофонные записи Галича. Я проводил гостей до Цветного бульвара и направился к стоянке такси. Сделал несколько шагов, и тут из-за угла вынырнула тройка парней. Вокруг — ни души.

— Дай закурить! — буркнул один из них.

Я порылся в карманах:

— Нету, ребята.

— У, жидовская морда! Сигарет пожалел! — прорычал другой и ребром ладони неожиданно и умело нанес мне удар по шее чуть выше кадыка. Я задохнулся и упал как подкошенный. Тогда «ночные любители пострелять сигареты» с остервенением начали избивать меня ногами (спасибо толстому тулупу, смягчавшему удары) и кричать:

— Жидовское отродье! Убирайся в свой вонючий Израиль!

Таким вот макаром я получил от властей первое предложение покинуть пределы СССР.

Кое-кто из читателей, особенно знающих нравы московского хулиганья, может возразить: «А откуда вы знаете, что это были гебисты или дружинники, а не хулиганы?» Вопрос резонный. Но прежде всего, внешне я на еврея абсолютно не похож, и надо заглянуть в паспорт ко мне, чтобы узнать мою национальность. И еще: если эти люди-нелюди — случайные прохожие, куда девались гебисты, чьи машины трогательно сопровождают меня на протяжении двух месяцев? Неужто спокойно наблюдали за происходящим, понимая, что во всех случаях подозрение в содеянном падет на них, и вполне вероятен скандал, которого столь не любит их «респектабельная» организация?

Увы, увы! В крике «жидовское отродье, убирайся в вонючий Израиль» я отчетливо слышал стальной голос родного государства.

Опять Лубянка

Окружают меня, окружают,

Окружают, как дикого зверя.

Значит, они меня поторапливают. Настроились, что подам заявление в ОВИР не позже октября, но по моей просьбе прислали из Израиля новый вызов. Органы этим-то и обескуражены. Будет Глезер еще год воду мутить, а там получит очередной вызов — и так до второго пришествия. Выжить, выжить его!.. Вынудить убраться восвояси.

А я отъезд и в голове держать перестал. Когда беспросветное существование, подобно болоту, засасывало, когда от своей никчемности хотелось выть волком, — готов был бежать на край света. Теперь дудки! Кто же в разгар сражения дает деру? Но, философия — философией, а на ночной разбой откликнуться следует. Третью пресс-конференцию не созовешь — повод мелкий. И скучно наверное журналистам непрерывно ездить ко мне на пресс-конференции. Прикидываю и так, и этак, и намечаю: продолжаем таранить Алешина — пусть назначает судебное разбирательство; продолжаем жать на Управление культуры — пусть санкционирует декабрьскую выставку. Это убедит неприятеля в моей непреклонности. А еще подгажу ему своеобразным манером: сорганизую на квартире вечер собственной поэзии. Приглашу художников, друзей, иностранцев, — стукачи сами придут, и бабахну стихами, которые припрятаны глубоко в столе, а часть и вовсе хранится вне дома.

И пошло-поехало. Регулярно навещаем Алешина, который юлит, крутится, вертится, но придерживается рамок закона. Сулит обязательно назначить дело к слушанию, только оттягивает, оттягивает, чего-то дожидается.

Выставку на декабрь пробили. Принимал нас с Рабиным лично председатель Управления культуры Моссовета, в некотором роде министр культуры Москвы, Покаржебский. Ласковых слов не жалел. Кроме птичьего молока, все обещал: и ежегодные экспозиции, и специальный салон для продажи картин, и альбом с репродукциями. Можно было подумать, что то ли произошла культурная революция, то ли она вот-вот разразится.

А двумя-тремя днями позже возобновились атаки на художников. Грязную статью опубликовала «Вечерняя Москва», особенно лягнув Оскара и Немухина. Милиция схватила Диму Плавинского, когда он выходил из моей квартиры, и учинила ему по всей форме допрос:

— Зачем ходили к Глезеру?

— Кто там был?

— О чем велись разговоры?

Гебисты пристали на улице к Эльской, выкрикивая ей вслед из машины угрозы. От Мастерковой участковый потребовал, чтобы она трудоустроилась в пожарном порядке — иначе попадет под суд как тунеядка. Толково спланировали: одни организации бросают к нашим ногам золотые россыпи, другие организации травят. Первые широковещательно, чтобы весь мир убедился в демократичности страны Советов. Вторые — втихомолку. Глас «Вечерней Москвы», и тот на Западе вряд ли услышат. Она, как большинство областных и городских газет, предназначена лишь для внутреннего употребления, вывозить за рубеж строго воспрещается — стыдно. На страницах царит ложь, не то что в «Правде» или в «Известиях», а неприкрытая, не отретушированная.