Человек, помоги себе - [7]

— Уезжает! — живо отозвалась со своего места Роза Алямова. — В Анапу. Лечить Светлану.

— Алямова в своем репертуаре, — сказала Юлия Гавриловна.

Мы засмеялись. О нашей Розке, как поставщице последних известий, знает вся школа и все учителя. В музей с нами она не ходит — искусство ее не интересует. Зато интересует все остальное — всякие новости в классе и за его пределами. Еще в седьмом ее прозвали «Сорокой-белобокой». Маленькая, пухленькая, с бойкими светлыми глазками, она за день ухитряется побывать во всех уголках школы и первая преподносит нам всевозможные истории. Но Юлия Гавриловна не терпит на уроке вольностей и потому пресекла наш смех на корню:

— Прекратите шум! Не так много времени, чтобы тратить его попусту.

— Но мы еще увидим Анну Алексеевну до ее отъезда? — спросил Шумейко.

— Успокойтесь, увидите. Так на чем вы остановились по программе? Галустян сейчас скажет, на чем вы остановились, изучая «Кому на Руси жить хорошо». — Размеренный голос учительницы гипнотизировал.

Начался урок, как положено по плану — опрос, новый материал, повторение. Все на своем месте. Эту манеру Юлии — строго методично вести занятия мы уже знали: она и прежде изредка ненадолго замещала Аннушку. Наверное, так преподавать тоже хорошо. Только нам больше нравятся уроки Анны Алексеевны, когда легко течет живая беседа. А у Юлии… Мы хотя и сидим тихо, чувствуем себя скованно. Будто зажатые в тисках.

Вообще я давно заметила — один и тот же предмет у разных учителей не походит на себя. Вот был до Виктора Павловича физиком лысый Палданилыч, так ведь никто не любил решать задачки. Даже Землюков. А пришел Виктор Павлович — веселый, остроумный — и всех увлек. Он так и говорит, входя в класс: друзья, припас вам красивейшую задачку — ахнете! Мы заранее ахаем и смеемся. Он тоже смеется, а сам уже пишет на доске условие. И все с увлечением решают. Даже Ясенев.

Только ни красивые задачки, ни красочный рассказ Владимира Семеновича о Цусиме, ни иксы-игреки на алгебре не отвлекали сегодня от разговоров об отъезде Анны Алексеевны. Так это получилось неожиданно — врачи посоветовали срочно лечить Светлану, и Аннушка достает для нее путевку в пансионат. Весь день у нас прошел в сомнениях: а успеет ли Аннушка выставить отметки за сочинение по Чернышевскому и как быть с Олимпом — собирать ли его без учительницы? И даст ли она теперь нам домашнее сочинение, о котором говорила еще в начале четверти?

На физике судьба в лице Виктора Павловича запрограммировала мне сидеть с Бурковым. Но едва он подошел к столу, я вскочила. Виктору Павловичу объяснила: «Буркову одному тесно — некуда локти расставлять». И перебралась к Зинухе. Н. Б. фыркнул, а я сделала каменное лицо: пусть не мнит, будто любая девчонка умирает от счастья сидеть с ним рядом — в кино или в школе, все равно! Много чести.

Вика не упустила случая поддеть меня: «Для Кулагиной нужен персональный трон!» Розка-белобока захихикала. И Нечаева улыбнулась.

А вот ей-то улыбаться нечего! Она хоть и пришла в школу как ни в чем не бывало, да опять добавила двоечек в свою коллекцию. По алгебре и английскому. Да и Ясенев тоже снова «плавал» на истории.

И после этого еще кое у кого хватает совести говорить, будто у нас все в порядке. Вот Анна Алексеевна уезжает, а мы ей на прощание — такие сюрпризики!

Нет, я твердо решила: «Колючку» надо вывешивать немедленно.

Показала Илье Шумейко, как члену редколлегии, уже готовые свои эпиграммы. Он прочитал и поморщился: «Злые очень».

— А ты хочешь быть добреньким с двоечниками? — спросила я.

Он промычал что-то маловразумительное.

Ну, ничего. Как писал Курочкин: «Призванья нашего достойны, пребудем мудры и спокойны».

5

По словам мамы, я появилась на свет белый в пять часов утра. Из этого следует, что момент, когда мне стукнуло шестнадцать, я благополучно проспала: к восьми часам мне было от роду уже сто восемьдесят минут плюс шестнадцать лет.

Папа и мама поздравили утром. И подарили белые туфли. О таких я давно мечтала. Конечно, сказала «спасибо». Но тоном мрачным. Мама прицепилась: «Неужели ты даже в такой день не можешь не портить нам настроение?» Я ответила: «Мо-гу!» И, включив на полную мощность магнитофон с песней «Течет Волга», стала во все горло помогать Зыкиной: «А мне семнадцать лет!» — «Пока шестнадцать, — поправила мама и покачала головой: — Когда ты станешь взрослой?» С недавних пор у нее это новая присказка при обращении ко мне. Как прежний укор: «Эх, Ольга, Ольга!» Я крикнула: «Ни-ког-да!» Она с грустным вздохом повернулась к папе: «Отказываюсь ее понимать». Он совершенно серьезно спросил: «А сама она себя понимает?»

Что правда, то правда! Я рассмеялась, подскочила к ним, перецеловала: «Вы у меня замечательные!» — «Из крайности в крайность, — заворчала мама, притворившись недовольной. И напомнила: — Раньше двух не приглашай». — «Да, — кивнула я. — В два, не раньше».

У нас традиция — на день своего рождения приглашаю гостей. Нынче в связи со столь серьезной «юбилейной» датой, как шестнадцатилетие, мама разрешила собрать побольше, чем обычно, девочек и ребят. А чтобы угостить их как следует домашними печенюшками и сладостями, посоветовала устроить чаепитие в воскресенье днем, когда она будет свободна.