Человек на балконе - [46]
Алла рассказала мне, что в «Трех семерках» ее очень сильно уважают, потому что однажды она застала там своего «мужчину» с тремя другими девушками и чуть ли не до смерти его избила на глазах всех посетителей, обслуживающего персонала и хозяина заведения.
— Я избивала его до потери сознания. Со мной никто не смеет шутить. А он был просто сволочью…
Алла также рассказала, как когда-то она избила Ольгу. Именно так они и подружились. Ольга жила в том же подъезде, что и Алла. Ольга также спала с бойфрендом Аллы того периода времени. Алла все выяснила, поймала Ольгу и растоптала ее. После этого, они стали лучшими подругами. Чтобы доказать свою дружбу, они поцеловались, как пара футболистов, смачно, но не очень сексуально.
С меня было достаточно. Провинциальное приключение стало больше напоминать ужасающий ночной кошмар. Несмотря на многочисленные возражения со стороны пьяных уже подруг, я попрощался с ними, оплатил счет и устало отправился обратно к себе, в «Север».
На следующий день, по пути в павлодарский аэропорт, я размышлял о том, что из Алматы все-таки следует время от времени выбираться. Необходимо выезжать, посещать провинциальные места, разговаривать с застенчивыми деревенскими девушками и пробовать каждый залитый майонезом «салат», который они забрасывают на вашу тарелку. Что, несмотря на трагичность и мрачность маленьких городов, именно там события случаются экстраординарные. Могучие, страшные, торжественные. Мысли мои занимали моя женщина и моя Родина. Обе они порой сливались в один образ… А в это время, мимо уносящей меня вдаль от Павлодара «камри» денщика Андреева, мимо серых хрущевок и бетонных плит, медленно проезжал еще один суровый и одинокий, будто прошедший множество жизненных испытаний, трамвай. Город Павлодар жил своей жизнью. Вряд ли у него в это время был еще наблюдатель, помимо меня.
30
Такой тяжелый груз болезни навалился на меня, когда я наконец очутился у себя на балконе после нескольких дней командировок. Я не хочу казаться нытиком. Больше всего на свете мне противен образ эдакого слюнявого, бородатого, докучливого призрака интеллигенции. Но вот я здесь, пишу еще один сопливый текст. Уже недели две, как я являюсь «удачливым» носителем какой-то странной инфекции, поразившей мой язык. Зараза подкралась тихо: сначала опухла правая сторона языка, но после сложной антивирусной терапии крепкими алкогольными напитками опухоль сошла на нет, чем вызвала буйную радость и возобновившуюся волю к жизни у автора этих строк. Но наша жизнь ведь иронична, не так ли? Блядь она, эта жизнь, нет? Левая сторона языка не заставила себя долго ждать — через несколько дней опухла и она. Мне невероятно больно разговаривать и произносить заумные фразы, каждое сказанное слово доставляет нечеловеческие муки и страдания, автоматически становясь золотым. Моя нынешняя речь весьма лаконична и прямолинейна, и состоит из нескольких фраз: «да», «нет», «раком повернись!».
Неспособность высказаться делает человека мрачным и угрюмым, заставляя оного много думать и смотреть на вещи под другим уголком. И еще вспоминать. Я вспоминаю своих баб. А что еще? Я прожил довольно гадкую жизнь, полную конфликтов и неприятных моментов, и бабы — это единственные светлые воспоминания в больном мозгу болеющего непонятной вирусной инфекцией человека. А что если завтра подыхать? Кто еще, если не я, вспомнит этих баб на страницах виртуальных откровений? Так и помрут в безвестности.
Однажды в славном штате Нью-Йорк, что в Новой Англии, возле городка Олбани, я очень близко подошел к смерти. Мы неслись на полной скорости из своей альма-матер в Вермонте в Большое Яблоко на старенькой «тойоте». За рулем, конечно же, сидела женщина. Точнее, девушка-студентка пуэрто-риканского происхождения по имени Синтия Хернандез. Синтия имела все необходимые качества для того, чтобы быть настоящим воплощением американки-лидера: латинская родословная, бруклинский бэкграунд, твердый и крикливый южный характер, независимость мыслей и поступков, высокий рост и кудрявые волосы. Также у Синтии были большие сиськи, что не раз помогало ей в завоевании собственного студенческого статуса и продвижении своих идей в студенческой коммуне. Кажется, не было такого кружка или клуба в нашем весьма обширном университете, в котором она бы не участвовала. Она вела свой собственный кружок латиноамериканских бальных танцев, была лидером юных демократов, учила несколько иностранных языков, поднимала жахлую организацию международных студентов и так далее, и тому подобное. В общем, общую картину вы представили — нечто среднее между Фридой Кало и Кондолизой Райс. Еще, видимо, обуреваемая страстями своих южных корней, Синтия зачастую не могла сдерживать свою гигантскую, испепеляющую сексуальность и сама затаскивала многочисленных парней к себе в постель. Смелая такая девочка. Но об этом позже.
Справа от Синтии сидела ее ближайшая подруга, также «латиноска», как мы их тогда называли, Лиза Дель Розарио. Уж не помню, была ли она также пуэрториканкой, или костариканкой, или колумбийкой. Язык у этих братских народов один — испанский, культура схожа, история практически одинакова. Кто-то говорил мне, что одни южноамериканские народы чисто внешне белее других, там, где европейские завоеватели посильнее вмешали свою кровь в коренное население, и что у них существует своеобразная иерархия. Тот, кто белее — тот и выше. Лиза была побелее Синтии, но на характер и на внешность являлась полной ее противоположностью. Она была не только низкорослой, пухлой и прыщавой, но и обладала склонностью к лени, серости и общественной тусклости. Маленькие глаза ее прятались за стеклами очков. Единственным, что объединяло ее с Синтией, была манера громко разговаривать и умение танцевать румбу. Секса, конечно, у нее было поменьше.
