Человек может - [64]

Она задумалась.

— Покойный Константин Павлович начал работу над очень важной и необыкновенно интересной проблемой. Затем, как это иногда бывает, он оставил эту работу. Чтобы решить проблему, которая его заинтересовала, потребуются многие годы большого труда, а может быть, и вся жизнь. Но она стоит этого…

И Марья Андреевна рассказала Павлу о том, какое благо человечеству принесет решение этой проблемы.

Павел слушал ее молча, все больше проникаясь чувством удивления перед могуществом ученых, способных заглядывать в замечательное будущее науки.

— И если вас увлекает мысль отдать все свои силы решению этой проблемы, если вы готовы целиком посвятить себя этому, — я смогу вам помочь… Всем, чем смогу…

— Это бы — здорово, — нерешительно ответил Павел. — Но ведь я не люблю химии.

— Нельзя любить или не любить то, чего не знаешь, — возразила Марья Андреевна. — Я понимаю — это для вас слишком неожиданно. Подумайте. Взвесьте все «за» и «против» и завтра скажите мне о своем решении…

В эту ночь Павел так и не уснул. В эту ночь он снова и снова перебирал в памяти такую запутанную и нелепую историю своих отношений с Виктором, Софьей. И снова вспоминал о партийном собрании, о том, что говорили о нем товарищи. Под утро он впервые почувствовал, как у него нестерпимо чешется отрубленный палец. Он слышал о том, что так бывает, но не представлял себе, что ощущение это может быть настолько реальным. Он отбросил одеяло и посмотрел на ногу, внутренне готовый к тому, что у него за эту ночь палец отрос.

Утром, осунувшийся и похудевший, он сказал Марье Андреевне, что готов работать как черт — день и ночь, если только есть хоть малейшая надежда довести до конца дело, которое задумал Константин Павлович.

Говорил он об этом спокойно, приглушенно, но, когда Марья Андреевна взглянула ему в лицо, внезапно ей стало видно, что он давно не брит и колючие светлые волосы торчат у него кустиками на подбородке и над верхней губой.

— Хорошо, — сказала Марья Андреевна. — Но для того, чтобы приступить к этому делу, нужно очень много знать и очень много учиться.

Жесткость…

Это было точное слово.

Оно помогало даже тогда, когда очень хотелось спать.

За эти три года он ни разу не спал более шести часов в сутки. Ему казалось, что он мог бы проспать и три дня подряд. Он сдавал экстерном курс химического факультета, а дома один за другим следовали языки — немецкий, английский, а затем — французский. Марья Андреевна считала, что ученый должен уметь сам прочесть необходимую ему литературу.

Алексей занимался с ним по химии.

Олимпиада Андреевна учила с ним немецкий.

И когда он особенно уставал, он всегда видел рядом с собой Марью Андреевну, которая работала больше него, которая училась с ним, и учила его, и оставалась неизменно спокойной и сдержанной. Откуда у нее брались силы? Павел заметил, что даже после многих часов работы она сидит прямо, не прислоняясь к спинке стула.

Когда он провалился на экзамене по аналитической химии, он решил, что все это — не нужно.

Не нужна учеба, от которой в голове остается только тяжелая, словно сплетенная из колючей проволоки путаница формул и наименований химических реакций. Не нужны иностранные языки, если Олимпиаде Андреевне приходится как сквозь сито отсеивать из его немецкой речи английские, французские и русские слова. И, главное, не нужна проблема, за которую не решился взяться сам академик Вязмитин, потому что по мере изучения химии Павел все больше понимал ее фантастичность и неосуществимость.

— Вам, Павел, необходимо отдохнуть, — решила после экзамена Марья Андреевна.

Павел хотел сказать, что он действительно очень устал, что больше не может. Но вместо этого он угрюмо буркнул:

— Я понимаю — вам надоело. Но я не очень нуждаюсь. Если так — сам обойдусь.

После он подумал о том, что, вероятно, за всю жизнь с Марьей Андреевной так не разговаривали, и все же извиняться не пошел, а обвязал голову полотенцем и сел за учебники. Через несколько минут в его дверь постучала Марья Андреевна.

— Выпейте чаю, — тихо, без упрека, предложила она.

— Не хочу, — ответил Павел. Если бы он мог, он бы заплакал. Он выпил чай.

Через неделю он сдал экзамен по аналитической химии.

Он похудел, шея у него стала тонкой, нос и подбородок заострились, глаза приобрели нездоровое выражение.

Он жил «на всем готовом». И даже наедине с собой умел забыть о том, что за три года не принес в дом и трех рублей. Об этом еще будет время подумать. Позже. Только бессознательно избегал встреч со старыми товарищами. И не потому, что не было и минуты свободного времени. Боялся, что скажут или подумают: «В нахлебники пристроился».

Да, вот так. В нахлебники! «На всем готовом»! Как в санатории!..

К черту! В тысячу раз легче работать самую трудную работу, чем жить так, как он живет.

Видел он когда-то бегуна на марафонской дистанции. Пот заливал ему глаза. С шумом дышал. Казалось: совсем выдохся. Сейчас упадет. Но — бежал. Можно ли было требовать от этого бегуна, чтобы он на бегу занимался каким-то делом? Скажем, шил себе рубашку? Или чтоб разговаривал с друзьями?

…Три года. Три года изо дня в день шестнадцатичасовой рабочий день, без выходных, без кино и театра, и три года рядом с ним по шестнадцать часов в день — Марья Андреевна.