Человек может - [65]

Едва он сдал последний экзамен, как Олег Христофорович Месаильский, рассеянно подергивая Павла за пуговицу, предложил ему место инженера-химика в своей лаборатории.

Все это время рабочий день Павла начинался в шесть часов утра. Сорок минут — на зарядку и туалет, двадцать минут — на завтрак и час — прогулка. Таким же остался его распорядок с первых дней работы в лаборатории Месаильского. Проводить его в институт в первый раз взялся Алексей.

— Я хотел бы поговорить с тобой, — сказал он Павлу. — И очень рассчитываю на то, что разговор этот останется между нами. — Он замялся, поправил очки. — Ты только постарайся меня правильно понять, — поглядывая вверх, в лицо Павлу, начал он. — Я очень уважаю… очень уважаю и люблю маму. Но все-таки сейчас, мне кажется, она поступает не совсем правильно. Ей этого я сказать не могу. А тебе — должен.

Павел молчал.

— Пока ты учился — все было хорошо. Какую бы цель ты ни ставил перед собой, но раз ты учился, раз ты сумел за три года сделать то, на что другим требуется пять лет, — все хорошо. Но теперь, как я понимаю, ты собираешься заниматься проблемой, о которой тебе говорила мама. Но я обязан сказать тебе — мне не верится, что это идея отца. Мама работала с ним всю жизнь. Но отец был выдающимся химиком, а мама — домашней хозяйкой. Она много знает. Она глубже, чем кто бы то ни был, разбирается в некоторых теоретических вопросах. Но она не смогла бы выполнить самого простого эксперимента. Она навязала отцу свою помощь, и я видел, что он, виднейший ученый, ни в чем не может обойтись без нее. И с самого начала, когда я еще учился в школе… я дал себе слово, что буду все делать сам. Один.

Они остановились у входа в небольшой скверик и стояли там, мешая прохожим.

— Но сейчас речь не об этом. Сейчас речь о том, что я уверен — это идея не отца, а мамы. Это тот вопрос, которым бы ей хотелось заниматься, если бы она руководила институтом в академии, а отец сидел бы дома и готовил обеды. Я говорю это не в упрек. У нас никогда не было домработницы. Мама из принципа сама выполняла все хозяйственные дела. И работала с отцом. Но ей горько, что она не использовала своих знаний. Я сочувствую этому. Я думаю, что, если бы ее жизнь сложилась иначе, она бы стала настоящим ученым. Но когда речь идет о том, что ты собираешься заняться невыполнимым, заняться фантастическим делом только потому, что поверил авторитету академика Вязмитина, я должен тебе это сказать. А ты уж сам все хорошо обдумай и решай.

— Ладно, — ответил Павел. — Я обдумаю.

Он понимал тогда, что то, о чем говорил Алексей, может быть и правда. Он никогда еще так не уважал Алексея за его добросовестность и честность. И вместе с тем никогда не был так раздражен против этой холодной, здравой честности. Это чувство было настолько сильным, что он едва сдержал желание сказать Алексею грубость или ударить его.

Плохо, когда человек очень много знает и думает, что знает все. Лучше, когда он знает меньше. Для ученого человека. Тогда у него остается место для новых выдумок. А иначе ему кажется, что все уже известно и ничего нового не придумаешь, — думал Павел об Алексее.

2

Лена наклонилась к столу, чтобы расписаться в табеле прихода на работу. Локтем она задела сумочку. Сумочка упала на пол и раскрылась. Из нее вывалились четыре плоские полупрозрачные роговые коробочки.

— Что это? — спросила вездесущая секретарь Лида.

Лена покраснела.

— Пудреницы.

— Какие изящные!.. Покажите.

Лена с ненавистью посмотрела на Секретаршу и протянула ей коробочку. Лида ногтем отковырнула крышку, рассмотрела на свет переливающийся рог.

— Неужели это наши? — сказала она.

— Нет, вьетнамские.

— Я так и почувствовала. Жаль только, что нет зеркальца и пуховки. Но для чего вам так много пудрениц?

— Это не мои. Меня просили передать…

Лена взяла коробочку и пошла к себе в отдел.

Бошко уехал в командировку. Лена исполняла обязанности заведующего отделом. Она опустила защелку на замке, захлопнула дверь и улеглась на диван, поджав ноги к подбородку.

Перед носом — дерматиновая спинка дивана с мелкими, как булавочные головки, пупырышками. Если долго всматриваться в одну точку, пупырышки составят выпуклые цветные фигурки, которые, медленно изменяясь, проплывают перед глазами. Вот извозчичья пролетка с откидным кожаным верхом. Лена видела такую только в раннем детстве в Одессе. И запряженный в нее лось с мохнатыми щетками над широкими копытами и с рогами, как олений мох. Но это уже не пролетка. Антрацитом блестит свежий лак на школьной парте, и парта едет в проходе между рядами таких же парт, вытягиваясь и вытягиваясь в черный широкий лимузин с хромированными бамперами и колесами, обведенными белыми кругами.

Так можно смотреть долго. Можно смотреть очень долго и ни о чем не думать. Нужно только не проявлять слишком большого любопытства, не всматриваться чересчур пристально в проплывающие картины. Они исчезнут. И тогда придется думать. Как в жизни.

Как много придумали люди для того, чтобы не думать! Какую удивительную изобретательность проявили они при этом.

Тысячи, десятки тысяч сортов вин и водок.

Футбол.

Карты.