Человек - [4]

— Если бы пассажир, для которого необходима койка, был здоров, я бы, конечно, уступил своё место, но согласитесь сами, что спать на постели, где только что кашлял чахоточный, просто-таки небезопасно, а я должен провести на этой постели ещё две ночи.

Шатилов закусил губу и направился к молоденькому офицеру. Тот покраснел, извинился и сказал, что уже уступил свою койку даме, которую тоже укачало, так как мест в дамском отделении не хватило. Шатилов снова сбежал вниз. Яков Константинович сидел, вернее лежал, на том же самом чемодане и, вращая помутившимися глазами, хрипел. Его одновременно душили и рвота, и кашель. Шатилова передёрнуло, он бросился в ближайшую каюту, схватил графин и стакан и стал поить больного.

— Постой! — окликнул он лакея, спешившего на чей-то звонок, и, когда тот остановился, крепко схватил его за руку и проговорил. — Я вам дам три рубля на чай, если вы найдёте свободную койку… Ну?..

— Разве поместить их в самой кормовой каюте, где складывается бельё и капитанские вещи… — сказал лакей, освобождая свою руку.

— Где хотите, но только сию секунду!

Лакей и Шатилов взяли под руки Якова Константиновича и подвели его к каюте, двери которой были заперты. Когда их открыли, оттуда пахнуло острым запахом нафталина и грязного белья. Отодвинули в сторону узлы с бельём и кое-как уложили больного на диван. Шатилов сел сбоку и махнул рукой на лакея, чтобы он вышел. Яков Константинович открыл глаза.

— Теперь легче? — спросил Шатилов.

Больной утвердительно опустил веки и ничего не ответил.

— После рвоты всегда легче. Потерпите ещё с полчаса. Скоро должно совсем стихнуть: ветра настоящего нет. Вот минуем ещё один мыс, станем носом по зыби, и тогда пойдём как по маслу.

Шатилов посидел ещё несколько минут и, когда ему показалось, что Яков Константинович дремлет, встал и вышел на палубу. Качало уже меньше. Носовая часть парохода, точно не желая обращать внимания на угрюмое шипение волн, спокойно двигалась вперёд, едва заметно опускаясь и подымаясь. Иногда брызги долетали до самой палубы и затем, играя на солнце, сыпались обратно, точно спешили известить о том, что ничего не могут поделать с такой бесстрашной махиной. Миновали Георгиевский монастырь, Балаклаву и, наконец, мыс Сарыч с его маяком, похожим на большой напёрсток. Горы стали выше, а краски их ярче, — светло-фиолетовые тоны чередовались с зелёными и красновато-коричневыми. Кое-где нежные сиреневые облака плыли уже ниже утёсов. В половине пятого прозвонили на обед. Шатилову есть не хотелось, и мысленно он удивлялся, как можно и зачем нужно каждый день есть обед из пяти блюд. После жаркого он встал, сошёл вниз и, замедлив шаги, отворил дверь в каюту к больному.

«Или умер, или спит», — подумал Шатилов и подошёл ближе. Яков Константинович лежал на спине, лицо его пожелтело ещё больше. Сорочка была расстёгнута, и на впалой обнажённой груди виднелись рыжеватые волосы. Галстук и пиджак валялись на коврике возле дивана. В дверь заглянул лакей, тот самый, который уверял, что нет ни одного свободного места.

«Я обещал ему три рубля», — вспомнил Шатилов, достал из кармана деньги, подал их лакею и сказал:

— Нужно бы здесь убрать, да иллюминатор открыть что ли, дышать ведь нечем.

— Да-с, эта каюта не для пассажиров, — произнёс виноватым голосом лакей и добавил. — Вот в соседней каюте есть свободная койка, один господин в Севастополе остался, нам только теперь это известно стало.

— И всё вы врёте! Hy, да не в этом дело; можно туда перевести больного или нет?

— До Ялты можно.

Яков Константинович вдруг открыл глаза и, увидав Шатилова, радостно улыбнулся всё тою же детской улыбкой.

— Ну, как, напугались? — спросил Шатилов.

Больной в ответ снова улыбнулся и пошевелил головою.

— Вот что, мы вас, батюшка, в другую каюту переведём, а то здесь не того…

Шатилов с лакеем приподняли Якова Константиновича и помогли ему перейти в соседнее светлое помещение на нижнюю койку. Потом лакей принёс галстук и пиджак и ушёл. Шатилов сел в ногах больного и спросил:

— А, небось, думали, что умираете?

— Да, — ответил он.

— От морской болезни не умирают. Позвольте-ка я вам подушку подыму выше, ну, теперь так.

— Вот человек, вот человек!.. — восторженно произнёс вдруг Яков Константинович, глядя в глаза Шатилову.

— То есть как? — спросил Шатилов и даже вздрогнул от этой знакомой, точно кольнувшей его фразы.

— Да так. Не сват я ведь вам и не брат, а вот вы как со мной возитесь…

— Что же я особенного для вас сделал?

— Как что особенного… Вы место, где полежать можно, нашли… Тут всякая гадость, а вы и поддерживаете, и воды… За мной и дома так не ухаживали бы.

— Полноте, всякий на моём месте поступил бы точно так же.

— Всякий, всякий, да вот из всех пассажиров вы одни нашлись. Пропал бы я без вас тут… Уж очень я испугался, полагал, что смерть моя пришла, право-с.

— Мне кажется, что в таких случаях вообще мучительнее всего этот страх смерти, а не физические страдания. А так как смерти обыкновенно боишься от мысли, что семья может остаться в нищете, то стало быть главное — устроить хорошо семью, тогда и лечение пойдёт лучше, так я думаю, — сказал Шатилов и вздохнул.